хоть как-то работают, у нас нет, поэтому попробуем с ними. Одна из самых точных таких примет – что публичность в этой системе не к добру. А если какой-то чиновник, глава госкомпании или частной армии, вдруг становится ньюсмейкером, значит, ему, скорее всего, недолго осталось. Мы когда-то объясняли на примере Пригожина: когда теневой путинский решала, который не дал ни единого интервью, не появлялся перед камерой и вообще ничего, кроме пары старых фоток, про него в паблике не было, вдруг стал суперзвездой, самым цитируемым в стране политиком – тогда многие решили, что Пригожин усилился, что конфликт с Минобороны разворачивается в его пользу, ведь он набирает популярность, а репутация Шойгу и Герасимова фактически уничтожена. На первый взгляд это так и выглядело: медиаимперия Пригожина начисто отжала у Минобороны всё публичное освещение войны. Официальные сводки и заявления стали посмешищем. У любого телеграм-канала из пригожинского холдинга было больше влияния, чем у всего генштаба. Но мы тогда сказали: дорогие друзья, в России, как вы могли заметить, не демократия, у нас не того типа режим, где публичный капитала действительно важен, а кто владеем умами миллионов, тот сильнее. В нашей системе главный капитал – близость к телу начальника. Доступ к уху, к красной папочке – доступ к единственному источнику власти и центру принятия решений. Те, у кого такая привилегия есть, не стремятся развлекать публику философскими колонками, пространными  интервью и яркими выступлениями, из которых можно понадёргать огненных цитат. Более того, в этической системе советской номенклатуры выплясывать перед народом, добиваться популярности в массах для начальства не по чину! Это прямо зашквар, начальнику положено спускаться с небес к толпе в строго ритуальной обстановке: читать доклад об успехах посевной, а совсем не лайки с репостами выискивать. Правило простое, как три рубля: если ты  должен свои мысли о законодательных изменениях, о морали и нравственности, традиционных ценностях и мироустройстве оформлять в виде газетной колонки в надежде, что попадёшь в сводку СМИ для Путина – ну не слесаря же из Пскова ты просишь никабы запретить – то если вот ты вынужден колонку писать, это значит только одно: прямого доступа к Путину у тебя теперь нет.  Пригожин не орал в голосовых: «Дайте мне зеков, я возьму Бахмут». Все узнали о зеках на фронте уже постфактум, Пригожину их дали за закрытыми дверьми. В сетевые инфлюэнсеры он подался тогда, когда телефоны спецсвязи перестали отвечать, что было началом его конца. Пример с Пригожиным самый показательный, но совсем не единственный. Помните, каким активным публицистом в последний год стал Николай Патрушев? Месяца не проходило без его колонки или интервью «Российской газете». Он выступал с лекциями о прошлом и будущем, об уникальном пути развития России, использовал любую возможность донести до аудитории свои ценности и мысли. Тогда многие решили, что такая активность говорит о невероятном росте его влияния, что Патрушев работает мозгом Путина, что публичное мракобесие – и есть та самая идеология, которой так недоставало нашему режиму. Но задним числом мы теперь понимаем: секретарь Совбеза тем больше суетился, чем ближе была его не слишком почётная пенсия. Таких чиновников, которые становились страшно разговорчивыми прямо накануне отставки, на самом деле, масса. Ну не приводить же примеры вроде бывшего главы РЖД Якунина, который тоже когда-то не вылезал из заголовках со своими неуёмными рассказами о православии, ну их-то приводить не имеет смысла, просто их никто не помнит, так уж у нас заведено: когда начальство перестаёт быть начальством, оно, в каком-то смысле, социально умирает. Через полгода даже фамилия никому ни о чём не скажет. Большая проблема публичности высоких чиновников вроде Бастрыкина в том, что несут они, как правило, лютую ахинею, настолько явную дичь, что публика обсуждает только это. Бастрыкин предложил вернуть в России смертную казнь, ведь пожизненно осуждённых кормят аж три раза в день. Ну и все, конечно, обсуждают людоедскую инициативу и варварское её обоснование – измерять жизни людей графиком питания. Бастрыкин называет получивших российское гражданство мигрантами и отлавливает их как бродячих псов, все негодуют. И за вот этим публичным возмущением теряется суть: а зачем он вот это сейчас сказал? Если бы такое выдал министр внутренних дел в парламентской демократии, было бы хоть понятно: он хочет сейчас привлечь симпатии консервативных избирателей простыми и брутальными решениями. Это не самое решительное и респектабельное, но, в общем, обычное поведение политиков. Вот случается большая беда: теракт или страшного маньяка поймали, и нация в полном шоке смотрит на фотографии жертв. А политик в траурном эфире говорит: «Мы вернём смертную казнь, вышлем всех, кто рожей не вышел, наведём порядок, мы вас защитим, не забудьте за нас проголосовать». Но Бастрыкину-то это зачем? Зачем на публичном мероприятии делать заявление под массовое цитирование всеми СМИ? Зачем говорить то, что заведомо ни на что не повлияет, ведь решение о возврате смертной казни может принять только один человек в России? Да, не повлияет – н точно разлетится по соцсетям, попадёт во все папочки, во все брифинги. Он что, избираться собрался, ему голоса нужны, ему нужен какой-то движ вокруг его фамилии, большая дискуссия, чтобы парламент переназначил его на должность? Вот эта тема с запретом никабов, она к чему? Бастрыкин решил оседлать ксенофобную антиисламскую повестку, в националисты подался? Государственной дурой на депутатов обзывается зачем, чтобы что, чтобы его партия выглядела анти-истеблишментом и на выборах больше голосов получила? Ни на один из этих вопросов нет ответа, ни одному российскому чиновнику публичность заведомо ничего не даёт. Нет никаких выборов, на которых заголовки, комментарии, лайки и репосты переплавляются в голоса и во власть потом. К должности Бастрыкина никакая публичность тоже не прилагается. Равные ему по титулу глава МВД, генпрокурор, директор ФСБ и начальник Росгвардии сидят ниже уровня радаров. Напрашивается единственный вывод: Бастрыкин догадывается, что начальству он уже не так нужен, как прежде. Чует, что кресло сенатора от Запорожской области или советника президента по вязанию крючком уже маячит за углом. Похоже, Бастрыкин очень хочет доказать, что он свой, советский, что он главный сторож и цербер российского режима, который угадывает любые мысли Путина до того, как тот их подумал. Что он, Бастрыкин, самый радикальный охранитель из всех охранителей. Дай ему волю – лично всем врагам смертную казнь обеспечит, а остальных построит по стойке «смирно», и в окопах. А вообще своими руками уже 10000 человек новых бесплатных солдат фронту нашёл. И вот эту свою нужность и незаменимость он почему-то