вовсе странно было бы искать в математике, астрономии, акустике или ботанике пифагорейцев какую-либо преемственность с мифом.

* * *

Феномен науки раскрывается в ее истории, особенно в периоды быстрого расцвета научного знания. Наибольшего внимания заслуживают два таких периода: VI-IV вв. — эпоха зарождения науки и XVI-XVII вв. — время великой научной революции, сформировавшей науку Нового времени. Собственно говоря, сравнение этих двух эпох и дает пищу многочисленным спорам о месте и времени зарождения науки как таковой. Многие ученые полагают, что наука в современном смысле этого слова возникла лишь в Новое время. Тем самым деятельность греческих ученых лишается статуса научной.

На наш взгляд, нет оснований отказываться от традиционной точки зрения, связывающей появление науки с греческой цивилизацией. Нельзя назвать ни одной научной отрасли — будь то математика, механика, астрономия, оптика, биология или медицина, — в которой ученые Нового времени не стояли бы на фундаменте, заложенном греками. В их отношении к греческой науке присутствовали и слепое преклонение, и яростная критика. Но и в том и в другом случае укорененность их идей в научном наследии античности несомненна. Признавая эту преемственность, многие подчеркивают, что знания, полученные от греков, были по большей части переосмыслены и включены в иную теоретическую систему.[18] Однако отрицает ли это научный характер унаследованных знаний? Развиваясь, наука не может всегда и во всем оставаться равной самой себе, но и новые качества, приобретаемые ею в процессе развития, не могут изменить ее сущность до неузнаваемости.

Исходя из предложенной Поппером модели развития науки,[19] мы полагаем, что ее важнейшей конституирующей чертой является гипотетико-дедуктивный метод. В практике историко-научных исследований этот критерий позволяет с большой точностью определить время и место зарождения науки: VI в., ионийские города Древней Греции. Именно в среде греческих математиков и астрономов того времени впервые начинает систематически применяться научная гипотеза и дедуктивное доказательство, ставшие главными орудиями в приобретении знаний. В предшествующих же восточных культурах эти важнейшие компоненты отсутствовали, с другой стороны, европейская наука не создала никаких принципиально новых методов научного познания.

Распространившей взгляд на раннегреческую науку как на спекулятивную и не опиравшуюся на наблюдения и эксперименты мало соответствует реальности: были и наблюдения, и эксперименты.[20] Именно они были положены в дальнейшем в основу таких отраслей знания, как акустика, оптика, механика, ботаника, анатомия, физиология, география, астрономия. Можно согласиться с тем, что фундаментальная роль эксперимента как способа получения новых знаний была отчетливо осознана лишь новоевропейским естествознанием, но и это не лишает научности теории греческих ученых. Экспериментальный метод не является составной частью всей науки: как раз в тех областях, в которых греки преуспели более всего (астрономия, математика), он отсутствует, что отнюдь не ставит под сомнение их научный статус. Помимо этого эксперименты используются в качестве критических и верифицирующих аргументов, наряду со многими другими, в частности логическими. Их значение зависит от того, могут ли экспериментальные данные использоваться для обоснования или критики научных теорий. Критический же пафос греческой науки виден с самого ее рождения, и хотя эксперимент едва ли считался греками главным аргументом в научном споре, роль его в развитии научных: знаний очевидна.

Противопоставляя греческую и современную науку, многие склонны выдвигать в качестве главных свидетелей античности Платона, Аристотеля и других философов, принимая их отношение к научному познанию за установку всей античной науки. Справедливо ли это? Читая Платона, можно скорее узнать, что думал о науке он сам, а не что думали о ней современные ему ученые и тем более — какой была реальная практика изысканий того времени.[21] О науке времени Аристотеля гораздо больше говорят его биологические сочинения, обобщающие огромный эмпирический материал, в том числе и добытый им в ходе экспериментов,[22] чем «Метафизика» или «Органон». Читая трактаты Аристотеля о животных, легко убедиться в том, что этот человек, постоянно защищавший идеал βίος θεωρετικός, взрезал своими руками десятки животных, не видя в этом, вероятно, никакого противоречия с провозглашаемым образом жизни.

Едва ли кто-нибудь сочтет штудирование Гегеля или даже Конта и Спенсера лучшим способом изучать науку XIX в. Разумеется, их мнения можно и нужно учитывать, но главным предметом исследования были и остаются реальные научные изыскания, методы и теории. Странно, что по отношению к античной науке необходимость такого подхода еще не стала очевидной: ведь сохранившихся научных текстов для этого вполне достаточно, пусть даже большинство из них относится к эллинистической и римской эпохам.

Стоит отметить, что, говоря об античной науке, зачастую переходят от обсуждения ее методов и результатов к оценке той роли, которую она играла в обществе и мировоззрении античности. Между тем это совершенно разные проблемы. Хотя в Греции мы знаем различные типы научных сообществ, в том числе и поощряемые государством (Александрийский Музей), в целом они не идут ни в какое сравнение с научными организациями Нового времени: академиями, университетами и т.п. Греческая наука не занимала того места в обществе, которое начиная с XVII-XVIII вв. заняла европейская наука, обретя свои мощные и разветвленные социальные институты.[23] Греческая наука развивалась, как правило, в стороне от практических потребностей общества, и хотя есть важные исключения из этого, правила, они лишь подтверждают его справедливость. Все это — бесспорные факты, но они говорят не о том, что в Греции не было науки, а о том, что ее отношения с обществом складывались иначе, чем в Новое время.

Едва ли можно отрицать, что наука не являлась основой мировоззрения античной эпохи. Математика Евклида, механика Архимеда, астрономия Гиппарха и Птолемея, если и играли какую-либо роль в их взгляде на мир, явно не были его конституирующим элементом. Даже в период расцвета греческой науки (IV—III вв.) не существовало того, что можно было бы назвать системой научных представлений о природе и обществе. И тем не менее — будем ли мы говорить об изолированности научной мысли в общей картине греческого мировоззрения или о ее включенности в контекст культуры, построенной на совсем других основаниях, — все это не может доказать, что механика, математика или астрономия греков базировались на принципиально иных методах, чем в Новое время.

Даже беглый взгляд на историю науки показывает, что она может с успехом существовать в весьма различных типах культур, таких, например, как архаическая Греция, арабские страны X в., Италия XVI в., Россия XVIII в., Япония конца XIX в. Можно вспомнить и о том, что научность отнюдь не была основой мировоззрения тех, кто заложил фундамент европейского естествознания. Как раз сейчас оживленно обсуждаются вопросы о