Наконец заговорила владелица осла, и голос её прозвучал отнюдь не столь резко, как можно было предположить по лицу её. «Матушка, – сказала она, – ты, похоже, не настолько занята, как прочий здешний люд; можно ли попросить тебя растолковать чужестранке, что задержится в этом славном городе на какой-нибудь час-другой, где бы найти ей комнату, дабы отдохнуть и поесть малость, подальше от сквернословов и дурного общества?» Отвечала бедная женщина: «Недолог будет мой сказ; слишком бедна я, чтобы знать про постоялые дома да трактиры; нечего мне ответить». Отозвалась собеседница её: «Может быть, кто из друзей твоих пустит меня в свой дом, ежели ты попросишь?» Отвечала мать малютки: «Да какие у меня друзья, с тех пор как умер мой муж, и сама я умираю от голода, – и это в городе богатства и изобилия?»

Владелица осла помолчала немного, а затем молвила: «Бедная ты женщина! Мне становится жаль тебя; и скажу тебе вот что: нынче пришла к тебе удача».

Тем временем бедная женщина поднялась на ноги, держа дитя на руках, и собралась было идти своим путём, но чужестранка жестом остановила её и молвила: «Подожди немного и выслушай добрую весть». Она запустила руку в висящий у пояса кошель и извлекла оттуда новенькую золотую монету нобль*, и сказала так: «Вот что получишь ты, когда я присяду отдохнуть в твоём доме; когда же направлю я стопы свои прочь, найдутся для тебя ещё три, во всём схожие с этой, ежели останусь я тобою довольна».

Женщина поглядела на золото, и на глаза её навернулись слёзы; но рассмеялась она и молвила: «Комнату на час я тебе охотно могу предоставить, а в придачу и воды колодезной, и ломтик хлеба с мышиную долю. Коли полагаешь ты, что всё это стоит три нобля, как могу я сказать тебе нет, ежели деньги эти могут спасти жизнь моей малютки. Но чего ещё ты от меня потребуешь?» «Немногого, – отвечала чужестранка, – а потому веди меня прямо к своему дому».

Так ушли они с рынка; горожанка провела владелицу осла вниз по улице и через западные ворота города Аттерхей, что, кстати говоря, выходили на Эвилшо; так оказались они на беспорядочно застроенной улице за пределами стен, что тянулась до самого леса; у тамошних домов вид был отнюдь не жалкий, но поскольку столь близко подступали они к Дьявольским Угодьям, люди богатые не желали больше иметь с ними дела, и жилища достались бедноте.

И вот, остановившись у своего дома, горожанка взялась за щеколду и рывком распахнула дверь; и протянула руку гостье, говоря: «Не отдашь ли ты мне сейчас первую золотую монету, ибо отдыхать ты сможешь столько, сколько захочешь?» Владелица осла вложила монету в раскрытую ладонь, и женщина взяла нобль, и приложила его к детской щёчке, а затем поцеловала и монету, и ребёнка; и повернулась к чужестранке, и сказала: «Что до твоей вьючной скотинки, ничего-то у меня для неё не найдётся, ни сена, ни зерна: лучше тебе оставить осла за порогом». Незнакомка кивнула в знак согласия, и все трое вместе вошли в дом: мать, дитя и гостья.

Горница* оказалась достаточно просторной, хотя скудным было её убранство, а именно: табуретка, кресло тисового дерева, небольшой столик и сундук; в очаге не горел огонь, и только белый пепел, оставшийся от нескольких жалких веточек, лежал тонким слоем; но поскольку на дворе стоял июль, значения это не имело.

Гостья уселась в кресло, а бедная женщина осторожно опустила дитя на пол и подошла к незнакомке, и застыла перед нею, словно ожидая приказаний.

И молвила чужестранка: «Горница твоя с виду отнюдь не убога, и не тесна нисколько; а дитя твоё, что, как вижу я, женского полу, и потому, верно, не скоро тебя покинет, хорошо сложено и собою пригоже. Да и для тебя наступят лучшие дни, как кажется мне; я уж помолюсь о том».

Всё это проговорила она голосом ласковым и вкрадчивым, и лицо бедной женщины смягчилось, и очень скоро из глаз её на стол закапали слёзы, но ни слова не произнесла она в ответ. Гостья же достала не три нобля, но все четыре, и разложила их на столе, говоря: «Ло*, друг мой, вот три нобля, что я тебе посулила! Теперь они твои; но этот ты возьми и потрать для меня. Ступай обратно в город, и купи мне белого хлеба, да смотри, лучшего; и мяса самого отборного, или пулярку*, если найдёшь, уже приготовленную и приправленную; а к ним в придачу самого доброго вина, что только можно купить за деньги; и сладостей для твоей малютки. Когда же вернёшься ты, мы посидим да отобедаем вместе. А после, вкусив вдоволь и еды, и питья, мы измыслим что-нибудь ещё во благо тебе».

Зарыдав, женщина опустилась перед гостьей на колени, но ни слова не смогла выговорить, до того переполнено было её сердце. Она расцеловала чужестранке руки, и взяла деньги, и поднялась, и подхватила ребёнка, и осыпала бессчётными поцелуями тельце девочки там, где его не прикрывали лохмотья, а затем поспешила прочь из дома, вверх по улице и через ворота; а гостья осталась сидеть на месте, прислушиваясь к её шагам, пока шаги не стихли; теперь тишину нарушали только отдалённый гул рынка да лепет девочки.

Тогда встала гостья, и подхватила ребёнка с полу, малютка же отбивалась и плакала, и звала мать, насколько позволяла несвязная её речь; но чужестранка принялась по-доброму увещевать крошку, говоря: «Тише, милая, ты только слушайся; сейчас мы пойдём и поищем маму», – и дала ребёнку леденец из заплечного мешка. Затем она вышла за двери, ласково приговаривая: «Погляди, какой славный ослик! То-то весело мы на нём прокатимся прямо к матушке!»

Затем она уложила дитя в корзину, на мягкую подушку, а сверху укрыла шёлковой тряпицей, чтобы девочке было уютно. И взяла она осла под уздцы, и пошла своим путём через пустошь к Эвилшо; ибо, как легко можно догадаться, там, где кончались дома и улица, кончалась и утоптанная тропинка.

Шла она быстро и неслышно; только трое прохожих встретились ей по пути; когда же они увидели незнакомку и поняли, что направляется она к Эвилшо, каждый из них отворотился, и осенил себя крестом, и прошёл поскорее мимо. Никто не попытался остановить чужестранку, никто с нею не заговорил, и ни разу не услышала она шагов преследования у себя за спиной. И обедню не успели бы отслужить, как чужестранка уже оказалась среди деревьев со своим ослом, с покупками и с добычей.

Но и там она не остановилась, однако пошла вперёд как можно быстрее, дабы оказаться как можно дальше, прежде чем застанет её в пути ночь. И что бы там ни говорили о сомнительных созданиях, каких доводилось людям увидеть в Эвилшо, об этой женщине сказать следует, что никто ей в чаще не встретился хуже её самой.

Четыре дня брели они по лесу, и ничего не случилось с ними в пути, о чём бы стоило рассказать. Ведьма (ибо именно ведьмой оказалась чужестранка) кормила похищенное дитя досыта и в должное время, и порою ласкала малютку, и приветливо с нею разговаривала; а порою вынимала ребёнка из корзины и сажала верхом на осла, и таким манером осторожно поддерживала; а порою, когда случалось путникам набрести на поросшие травою и цветами поляны, колдунья спускала девочку на землю и давала вволю побегать, пособирать цветы и ягоды. Кому горе, а малютка радовалась, столько всего нового и дивного встретилось ей в лесу.