— Что-то в этом есть. Я всегда боялся потерять жену. И однажды действительно ее потерял, и все же это было как снег на голову.

— Мне очень жаль, — сказал я.

Он кивнул и отпил вина. Через несколько минут я спросил, когда она умерла. Сейчас он не может об этом говорить, разве что немного позднее, ответил он. Пусть бы я рассказал кое-что о себе, например о том, нравится ли мне жить холостяком. Я ответил, что, как уже говорил, стал холостяком не по воле обстоятельств — у меня это сознательный выбор. Я не мыслю своего существования без независимости и самостоятельности, тем более что, будучи ничем не связан, могу наслаждаться всеми радостями жизни. И пусть меня не упрекают, будто я боюсь ответственности. Я не приму такого упрека — хотя бы потому, что его всегда высказывают те, кто постоянно слышит его в собственный адрес.

— Вы здесь не перед судом, — заметил Лоос, — рассказывайте дальше.

— Иногда, разумеется, дело доходит до слез, — сказал я, — когда я бываю честен с женщиной, ожидающей от меня больше, чем я могу инвестировать. Но такие слезы — житейская мелочь по сравнению с разными видами супружеских бедствий. По большей части эти волнения скоро проходят, например сегодня на этой террасе я вспоминал одну приятельницу, с которой мы здесь встретились в последний раз, — но и для нее мир не рухнул. Так оно чаще всего и кончается. Подобные ни к чему не обязывающие отношения гарантируют от трагедии и вместе с тем предохраняют от печальной и банальной участи, какой редко избегают обычные пары.

Тут я ненадолго умолк, чтобы сделать глоток, а Лоос, явно заинтересованный этой темой, спросил:

— А именно?

— Я уже немного сказал об этом, — ответил я. — Речь идет о различных ступенях брака и о столкновении желания с реальными возможностями, о милой привычке, постепенно превращающейся в безрадостную рутину, даже в ненависть. Приходится обращаться к дипломированному или недипломированному консультанту; быть может, прозрачное неглиже или вызывающие трусики-танго еще вызовут несколько последних искр — но затем уже надо идти к адвокату.

— Зачем такая пылкость? — спросил Лоос. — Никто же с вами не спорит. Брак годится лишь для немногих, а для большинства становится дрессировкой. Я единственно хотел бы вас попросить не употреблять слово «инвестировать», когда вы говорите об отношениях между людьми. Взгляните-ка, — тут Лоос поддернул кверху рукав куртки и показал несколько красных точек на предплечье, — у меня аллергия.

Я рассмеялся, сочтя это шуткой, однако он был совершенно серьезен и сказал, что часто и охотно читает объявления о знакомствах, поскольку хочет идти в ногу со временем, особенности которого, среди прочего, сказываются и на такого рода публикациях. И вот сегодня, прочтя объявление тридцатилетнего господина, который сам определяет себя как «личность, совместимую с современной действительностью», и перечисляет «основные требования» к предполагаемой партнерше, он, Лоос, обратил внимание на свою левую руку, поскольку на ней появились красные точки. Я полушутя, полусердито сказал ему, что постараюсь со всей осторожностью отнестись к его аллергии, пусть это мне и не слишком приятно, и буду тщательно взвешивать каждое слово.

— Нет-нет, каждое не надо, — сказал Лоос. — В сущности, я вам завидую. В том, что касается ваших чувств, вы — медлительный, расчетливый инвестор, и ваши потери возместимы. С другой стороны, конечно, следует учитывать: чем меньше риск, тем меньше виды на прибыль, ибо сколько вы можете выгадать, скрупулезно подсчитывая расходы? Ровно столько, чтобы хватило на две-три поездки из Цюриха в Эрликон. А если будете обращаться со своим капиталом смелее, то в случае удачи сможете совершить кругосветное путешествие — разве не так?

— Смейтесь надо мной, сколько хотите, я не слишком чувствителен, а кроме того, я понял, что вы имели в виду, только у вашего сравнения есть один недостаток: вы слишком грубо ловите меня на слове. Над чувствами мы не властны, это я тоже знаю. Нехорошо попрекать меня тем, что я до сих пор не испытал так называемой большой любви. И если мне не улыбается кругосветное путешествие, разве я обязан отказываться от пикников?

— Вот видите, — сказал Лоос, — до сих пор ваша речь звучала так, будто всё — в вашей власти, теперь же она более человечна. Но как бы то ни было, я не вправе осуждать ваше отношение к жизни и не собираюсь вас спрашивать, ограничится ли дело несколькими слезинками, если вы встретите женщину, которая полюбит вас слепо и безраздельно, и сработает ли в подобном случае — как бы это сказать? — ваша гарантия от трагедии. Однако, как я уже сказал — и вы можете мне поверить, — во мне все же говорит зависть, ибо некоей частицей души я ощущаю влечение к мимолетному Эросу, к игре в любовь. Только мне это почти незнакомо, я слишком тяжеловесен для этого — даже теперь, когда я один и по видимости свободен, а значит, мог бы себе это позволить. Я спросил, по душе ли вам холостяцкая жизнь, — хотел услышать, как вы ее хвалите, потому что мне она не по душе, я вижу в ней слишком мало положительных сторон. Зато вижу другое — назову хотя бы две вещи: как печально выглядит зубная щетка, одиноко стоящая в стакане, и как часто мне вечером не хватает причины, чтобы заснуть, например объятия, или поцелуя, или хотя бы ссоры, короче, чего-то такого, что позволило бы отвернуться к стене и провалиться в сон с ощущением блаженства или легкой обиды. Извините, на меня действует вино, думаю, мне пора.

— Уже собрались уходить?

— Настало час для духа времени. Но прежде я должен еще на минутку заглянуть к себе в комнату, подождите.

Когда он встал, я сказал, что по поводу духа времени мы уже так или иначе высказались.

— Слишком мягко, — пробормотал Лоос, сделал несколько шагов (ходил он как медведь), остановился, обернулся и воскликнул так громко, что посетители замолчали: — Слишком мягко!

Я тоже был слегка навеселе, но усталости не чувствовал. С этим человеком что-то неладно, подумал я, он малоприятный собеседник, и тем не менее сейчас, когда мне показалось, что он уходит, я готов был удержать его силой. Как это может быть?

— Ну вот, — сказал он, вернувшись, — я опять тут. Вы замечали, что когда мы заходим в туалет в отеле, то первым делом видим гигиенические пакеты для дам?

— Вас это раздражает? — спросил я.

— Да нет, — ответил он, — просто я пугаюсь, если, вернувшись в комнату и включив телевизор, вижу цветущих женщин, которые благодаря этим дамским принадлежностям резвятся на морском берегу.

— К такой рекламе следует относиться с юмором.

— Увы, мне это не удается, господин Кларин. Кстати, наверху, в ванной, я задумался о ступенях брака, про которые вы тут рассказывали и которые, по вашему мнению, ведут из рая в ад. Однако небеспристрастным взглядом — а у меня двенадцатилетний опыт — видится другая картина. Погодите, я вам сейчас нарисую.

Пока он доставал блокнот и карандаш, я спросил, не занимается ли он рисованием. Только как любитель, сухо ответил он и вмиг изобразил лестницу, основание которой было охвачено пламенем, а вокруг плясали два рогатых чертенка, верхний же конец лестницы опирался на облако, где сидел ангел.