день рождения и никакого кирпича не видел — это всё ваши провокационные действия. Про себя отметил, что легендочка была слабовата и на такой экстренный случай рассчитана не была. Коротковата кольчужка-то оказалась!

Ну а «наружники», понятное дело, сразу всё «просекли» и вошли, что называется, в раж и всё пытались сбить его с панталыку и докопаться до истины. Они снова и снова задавали одни и те же вопросы, куда-то звонили и говорили ему, что гражданина Зудина Бориса Николаевича, 1942 года рождения, в Москве не существует, требовали показать настоящий документ, удостоверяющий его личность, интересовались фамилией товарища, у которого случился день рождения, и даже провоцировали его на то, чтобы он назвал, на кого работает, ибо внутри кирпича ими был обнаружен негатив фотоплёнки со шпионской информацией. В общем, прошёл уже час, два, а они всё измывались над Борькой и не отпускали его домой. В конце концов, всё это ему надоело и он, не выдержал и крикнул:

— Ну, ребята, хватит ломать комедию! Вы же знаете отлично, кто я и откуда.

Но это только подлило масла в огонь, «наружники», видите ли, тут же оскорбились, что их тоже за кого-то принимают, а они как есть чистые милиционеры, оберегающие мирную жизнь советских граждан, только ходят, согласно служебной инструкции, в гражданском.

Через пару часов, наконец, и «милиционеры» устали и ушли, оставив Борьку одного.

— Ладно, герой, ты посиди тут, подумай на досуге. Может, одумаешься и расскажешь всю правду-матку, — сказал старшой на прощание.

Борька просидел на квартире ещё пару часиков, пока за ним не приехал «дядька».

— Ну, герой, собирайся, поедем домой.

Борька до того устал, что даже не удивился появлению своих. Он давно уже понял, что взяли его неспроста — «дядька» выдал «наружникам» место тайника в воспитательных целях, чтобы проверить степень усвоения слушателем Зудиным теоретических знаний и стойкость его характера. Конечно, «наружка» заблаговременно подготовилась к его задержанию.

На следующий день разбирали результаты учёбы в городе, и «дядька», покритиковав Борьку за недостаточно глубоко проработанную легенду, которую тот предъявил «наружникам», признал его действия в основном правильными. Особо он отметил стойкость Борьки на допросе.

— Ничего, соколик, оботрёшься, закалишься — толк будет, — резюмировал он своё выступление.

…Когда через четыре года Борьку из-за предательства коллеги взяли с поличным в Марокко, он вспомнил своё боевое крещение в Марьиной Роще. Проведенные им несколько суток в грязной восточной каталажке, пинки полицейских в спину и ниже живота, угрозы поставить к стенке и расстрелять или сгноить в тюрьме почему-то не напугали Борьку, а наоборот, заставили его собраться в кулак и не поддаться на угрозы. В каком-то отношении он чувствовал себя даже лучше, чем во время истории с кирпичом.

Через несколько дней советский консул вызволил Борьку из тюрьмы и отправил ближайшим рейсом «Аэрофлота» в Москву. Месяц спустя начальник разведки приколол к его груди орден Боевого Красного Знамени. Так что не зря он был уверен, что родни своей не посрамит. Только жаль, конечно, что никто об этом так и не узнал. А хотелось бы! Но нельзя — такова уж доля разведчика.

Шпион любви

Ночной ливень, обрушившийся на дачный посёлок, принёс с собой долгожданную прохладу и, как ни странно, бессонницу. Перед отходом ко сну небо заволокло тучами, а к полуночи в воздухе стало так тягостно безмолвно и душно, что было трудно дышать и заложило в ушах. Деревья и кустарники за окном притаились и, казалось, отвернулись от внешнего мира, никого не узнавая и замкнувшись в настороженном ожидании неотвратимого наказания с неба. В неестественных застывших позах встречали учащающиеся вспышки зарниц испуганные кусты сирени и жасмина, приветливая днём рябина и всегда уверенный в себе вяз.

Во сне его опять мучил кошмар. Он возвращается с ответственной встречи с агентом и пытается найти припаркованную в укромном месте автомашину, но его «опель-кадет» куда-то как сквозь землю провалился. Он обыскивает всю парковку, с бьющимся от страха сердцем выбегает на улицу, заглядывает в каждую подворотню, но всё напрасно. Закрадывается подозрение, что машину убрала контрразведка, а значит, встреча прошла под её контролем и ему угрожает провал. Тогда усилием воли он подключает остатки сознания и убеждает себя, что это всего лишь сон, что такое уже снилось, и никакого провала в его памяти не было и быть не может. Безуспешные поиски пропавшего транспортного средства, несмотря на это убеждение, продолжаются всю ночь.

Он не слышал, как с запада налетел порыв ветра — глашатай наступающей грозы, который нахально пробежался по саду, бесцеремонно взъерошил листву на деревьях и кустах и с шумом распахнул форточку в кабинете. Проснулся он от ровного и приятного шума дождя, который, по всей видимости, уже шёл давно и успел заполнить собой всё вокруг. Щемило в области сердца — последнее время он стал ощущать наличие этого органа. Лёжа в постели, он вспомнил, как однажды в детстве, вот так же на даче, посреди ночи проснулся от грозы и долго лежал под одеялом, боясь высунутьcя наружу. Ему казалось, что как только он выглянет из-под одеяла, его либо опалит электричеством, либо убьёт громом, и никто о его смерти не узнает.

Присосок, поселившийся в груди, всё тянул, тянул и не хотел отпускать, и он встал с кровати и подошёл к окну. Свежий воздух приветливо пахнул в лицо и наполнил лёгкие молодой живительной струёй. Он не мог точно сказать, как долго стоял у окна и жадно ловил ртом обогащённую озоном смесь. За окном уже слегка светлело — короткая июльская ночь была на исходе, и близился рассвет, но дождь всё лил и лил не переставая.

Он отошёл, наконец, от окна и зажёг на прикроватной тумбочке лампу, чтобы посмотреть, который час. Его швейцарские наручные часы «Ролекс» показывали без четверти четыре. Что ж, даже гроза не нарушила привычного ритма его ночной жизни. С тех пор как умерла жена, он с точностью до пяти минут всегда — и зимой и летом — стал просыпаться в одно и то же время. Обычно он вставал, ходил по комнате, а потом ложился и под утро засыпал.

А сегодня… Сегодня ему что-то не хотелось возвращаться в быстро остывающую холостяцкую постель. Он присел на краешек деревянной кровати и задумался. Мысли перескакивали с одного предмета на другой и никак не могли зацепиться за что-то определённое — так, лезла в голову всякая старческая чепуха. Да и впрямь он уже может считать себя стариком — это не шутка прожить на свете целых пятьдесят восемь лет! И каких лихих лет! Если сделать поправку на «лихость»,