Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты здесь делаешь? — повторил Кирилл, сверля меня острым взглядом льдисто-голубых глаз.
Раньше цвет радужки у него был другим, тусклым и серым, как небо надо мной. Может, это снег так отсвечивает? Или он зачем-то линзы нацепил?
— Привет, Кирилл, — поздоровался я. Своим врагом я его не считал, потому что не умел обижаться, злиться и ненавидеть. — Я заблудился, давно не был в деревне.
Васнецов склонил голову на бок, как птица, и сощурил льдисто-голубые глаза. На мгновение мне даже показалось, что он похож на того ворона, что клевал ягоды рябины — черноволосый, дерганый и с похожим цветом глаз.
— Я тебя знаю, — ни столько спросил, сколько констатировал Кирилл.
— Демид Агатов. Вместе в школе учились. — Он что, последние свои мозги растерял?
— А, Демид! — тонкие губы Кирилла растянулись в улыбке. Взгляд же так и остался холодным. — Не узнал тебя. Богатым будешь!
— Да вроде я не так уж изменился за два года, чтобы меня не узнать, — заметил я.
Кирилл усмехнулся и подошел ко мне. У него даже походка изменилась, стала более уверенной, твердой и в то же время изящной, как у хищника. Или мне просто кажется?
— Я как раз пару лет назад в аварию попал. Головой ударился, и как заново родился. Ничего не помню.
— Ах, вот оно что, — понимающе кивнул я. Ну, теперь все встало на свои места. — И школьные годы не помнишь?
Кирилл качнул головой.
— А что, есть, что вспомнить? — льдисто-голубые глаза внимательно следили за каждым моим движением.
— Да нет. Обычные годы, — пожал плечами я. Покосившись на цветы, я спросил: — Они настоящие?
— Настоящие.
— Разве они могут в декабре расти? Да еще и такого цвета.
— Как видишь. — Кирилл опустил взгляд на мои ноги и, приподняв брови, произнес: — Да ты промок. Ног, небось, не чувствуешь.
— Почти, — кивнул я. — Проводишь до деревни?
— Конечно. — Кирилл зашагал по протоптанной мной тропинке. — Удивительно, как ты в это место забрел. Обычно сюда никто не приходит из деревенских. Они это место стороной обходят.
— Так я уже два года как не местный, в городе живу, — напомнил я ему, глядя, как мы идем по моим старым следам. Следов же Кирилла, ведущих к роще, видно не было — только новые, которые перекрывали мои старые.
— И что? За два года забыл куда ходить можно, а куда нельзя?
— Меня в этом никто никогда не ограничивал.
Кирилл остановился, просканировал меня с ног до головы своим холодным взглядом и хмыкнул.
— Ну да, ты же сиротка, а дядька твой — алкоголик, которому до тебя не было дела. — Помолчав немного, он добавил: — Местные так говорят.
Если бы я мог, то непременно обиделся на его слова. Правда глаза колет — так всегда говорит баба Шура. Дядя мой и правда был алкоголиком, и ему действительно было плевать на меня. Даже больше: он меня ненавидел.
Так что все верно местные говорят, и оспаривать истину я не мог. Как говориться, о мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды.
— Мы правильно хоть идем? — сменил я тему.
— Думаешь, я тебя на корм волкам веду? — оскалился Кирилл.
— Думаю, что ты заплутал.
— Я этот лес как свои пять пальцев знаю. С закрытыми глазами могу в любой сезон ориентироваться.
— Да что ты? Тогда почему следов твоих не видно? Или ты прилетел к той роще? К тому же ты сказал, что потерял память после аварии.
Кирилл снова остановился и одарил меня насупленным взглядом.
— Следы мои снег припорошил, — буркнул он спустя некоторое время.
— Не заметил, чтобы он шел.
— Потренируй свою внимательность.
Спустя минут десять ленивых перебранок перед нами будто из сугробов выросли заснеженные деревенские домики.
— Ну вот, любуйся, — довольно произнес Кирилл, небрежно махнув рукой на деревню.
Я задумчиво осмотрел дома, которые будто бы видел впервые — иногда так бывает: смотришь на приевшуюся уже картинку и находишь в ней что-то новое, незнакомое. Примерно такое же было сейчас со мной. Место, в котором я родился и жил восемнадцать лет словно бы выглядело иначе. В нем что-то изменилось, и я никак не мог понять, что именно.
— А когда мы успели пройти часовню? — поинтересовался я, вертя головой по сторонам. Не мог я ее не заметить.
— Мы шли в обход, — буркнул Кирилл, выйдя на притоптанную деревенскими тропку. — И вышли с другой стороны.
Так вот почему деревня показалась мне другой. Просто изменился ракурс, с которого я на нее смотрел.
— Зачем? — не понял я. — От этого же путь длиннее в два раза.
— Чтоб волки тебя за задницу не укусили.
Проследив за тем, как Кирилл, притоптывая, стряхивает с обуви снег, я нехотя произнес:
— Спасибо, что вывел из чащи.
— Пустяки. Но больше не плутай. Особенно в окрестностях этой рощи.
— Почему? Что с ней не так?
— Я тебе не энциклопедия, — разозлился Кирилл. — Просто больше туда не ходи. И подснежники рвать не смей, понял?
— Понял, — кивнул я.
Судя по всему, роща там была уже давно, но я о ней ни разу не слышал. Даже баба Шура, которая знала окрестности как свои пять пальцев, ни слова мне про нее не рассказала. Да и я, который с детства бродил по всей деревенской округе, предоставленный самому себе, ни разу не натыкался на это странное место.
Если бы я верил в волшебство, то подумал бы, что место заколдованное. А так в голове было пока только одно: Кирилл страдает какой-то извращенной формой садоводства, и экспериментирует над разными видами подснежников, которым нипочем морозы. Глупо, согласен, но иначе я пока не мог объяснить его ревностное отношение к странной роще.
Будто зная, о чем я подумал, Кирилл бросил на меня злобный взгляд и поспешил по своим делам, оставив меня одного на тропинке размышлять о странной роще и не менее странных красных подснежниках.
Однако холод заставил меня почти сразу же последовать за Кириллом. Пальцы ног я уже давно перестал ощущать и, подходя к дому бабы Шуры, вспоминал первую помощь при обморожении конечностей.
«Необходимо создать обездвиженность поврежденного участка тела, переместить пострадавшего в теплое помещение, дать теплое питье», вспомнилась цитата из школьного учебника по основам безопасности жизнедеятельности.
Баба Шура с этих указаний лишь посмеется. Плеснет