Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и теперь бухту заволокло густым туманом. Сквозь кисельную завесу едва проступают очертания острова Санта-Клара. Слева на горе – руины старого замка, справа – статуя Христа. Мрачно и таинственно, однако в этом и кроется сумрачное очарование баскской природы. Тем радостнее встречать солнце!
Сан-Себастьян – административный центр провинции Гипускоа, одной из семи частей Страны Басков, не существующей официально на карте мира, но живущей веками в сердце и генетической памяти любого баска, будь то французский гасконец или испанский басконец. Разделённость страны и отсутствие государственного статуса – неутихающая боль многих поколений басков[7]. В эпоху всеобщей глобализации их фанатичное стремление обособиться выглядит, возможно, политической причудой, следствием сложного национального характера и давних исторических обид. Но, попав в их страну, познакомившись с людьми, понимаешь, за что они борются. Долгое время борьба за независимость была предельно жестокой и кровопролитной. Печально известная экстремистская организация ЭТА лишь несколько лет назад объявила о прекращении терактов. Можно долго анализировать исторические предпосылки и политические ошибки, приведшие к столь печальным последствиям, дискутировать об истоках баскского сепаратизма, но лучше оставить это историкам и политологам. Для меня куда важнее история Эррандо.
Прежде чем приступить к рассказу, старик надолго замолкает, пристально вглядывается в запотевшее окно, строгой рамой обрамляющее залив. Будто пытается рассмотреть в тумане видимые только ему скользящие тени прошлого. Его руки разглаживают скрученный валиком бархатный берет. На столе стынут две чашки кофе…
Первый рассказ Эррандо:
…Я появился на свет в тот день, когда бомбили Гернику[8]. Там погиб мой брат Домику. Ему было всего 9 лет. Мать рожала меня в подвале горящего дома, куда спряталась вместе с другими от бомбёжки. Двое суток горел дом, и двое суток она мучилась в схватках, оплакивая старшего сына. Когда, наконец, я родился, то не подавал никаких признаков жизни. Чужая старуха, оказавшаяся поблизости, схватила меня за ноги и изо всех сил встряхнула – я закричал. Она разорвала нижнюю юбку и обернула меня куском материи… Несколько дней мы выбирались из разрушенной Герники. Нам некуда было идти, и мы пошли на восток.
Отец во время бомбёжки был в море. О том, что у него погиб один сын и родился другой, он узнал только спустя две недели, когда власти составляли списки живых, мёртвых и пропавших без вести. Он долго не мог нас с матерью найти, потому что мы ночевали в разных домах у разных людей – кто приютит…
Потом мы перебрались в Пасахес. Было очень трудно. Выручало только море. Отец работал как каторжный, каждый день в четыре утра выходил за рыбой. Я помню его, пропахшего чешуёй и табаком, с шершавыми задубевшими руками, которыми он стискивал меня и подбрасывал высоко к потолку. Было больно и страшно, но я терпел потому, что очень любил отца и редко его видел. Вскоре у меня появился младший брат Черу.
Когда мне исполнилось двенадцать, отец первый раз взял меня с собой в море. Он хотел, чтобы я остался в Эускади, ведь многие тогда уезжали за лучшей долей за океан. Мой друг Лоре, спасаясь от нищеты, после войны перебрался в Калифорнию. Там он работал на приисках, но ему не очень-то везло. В конце концов Лоре вернулся к своему старому занятию – стал разводить овец. Несколько раз он собирался вернуться обратно, но так и не вышло. Теперь у него там жена, дети, внуки, своя земля и ранчо…
Мой брат Черу в девятнадцать стал националистом – вступил в ЭТА. Он хотел мстить за смерть старшего брата, которого не видел, за сотни убитых в Гернике басков, за расстрел пленных республиканцев в Сан-Себастьяне. Черу сам никого не убивал, только возил грузовики со взрывчаткой. Он дважды сидел в тюрьме. Его амнистировали в 1980 году, после смерти Франко и объявления автономии. Черу вернулся в Гернику, обзавёлся семьей. Я рад, что он никуда не уехал.
Среди моих друзей есть те, кто до сих пор недоволен переходом от оружия к политике. Они считают, что словами делу не поможешь. Есть и такие, кто понял, что убийство, независимо от причин, – это бессмысленно и жестоко. Я – простой рыбак, люблю море, люблю жизнь. Не думаю, что физическое уничтожение врагов поможет в борьбе за свободу и независимость моего народа… Но, что и говорить, я был бы счастлив, если бы мои внуки и правнуки жили в независимой стране Эускади.
Характер басков ковался в суровых природных и исторических условиях. «Борьба» – вот ключевое слово, объясняющее их внутренний мир, сформировавшее весь уклад жизни. Борьба с грозной стихией – непокорной Атлантикой, с её ледяными ветрами и коварными сюрпризами. Борьба с каменистой землёй, требующей много труда и пота. Борьба с притеснителями и завоевателями, не раз посягавшими на земли басков. Борьба за сохранение уникального языка и древних традиций. Наконец, борьба с исторической несправедливостью: многие достижения басков оказались незаслуженно забытыми, а лавры доставались другим народам. Например, ещё задолго до Колумба баски пересекали Атлантику и «открывали» Америку. Не случайно именно баски были ядром команды и капитанами всех каравелл в легендарном походе Колумба к Новому Свету. Кругосветная экспедиция Магеллана была спасена стараниями баска Элькано – капитана корабля, возглавившего поход после смерти Магеллана и ставшего фактически первым человеком, обогнувшим Землю.
Баски умеют пахать и сеять, пасти скот и ловить рыбу, ходить по морям и сражаться на полях брани, строить и созидать. Скупые на эмоции, внешне суровые и неприступные, они окружают понравившегося человека таким искренним вниманием и заботой, что отдаёшь им безоговорочное предпочтение в сравнении с другими – улыбчивыми и фальшиво оживлёнными людьми, скрывающими если не камень за пазухой, то полное безразличие к тебе и к миру.
Сегодня Эррандо долго водит меня по городу, здороваясь с каждым третьим прохожим и с гордостью представляя меня своей гостьей из России. Сначала мы осматриваем собор Доброго Пастора (Catedral del Buen Pastor), где он крестил всех своих внуков и правнука. Прогулявшись по аллее стриженых тамарисков вдоль набережной Ла-Конча, поднимаемся на фуникулёре на гору Игуэльдо (Monte Igueldo). Оттуда открывается акварельный вид на вогнутый ракушкой пляж и старую гавань. Потом попадаем в настоящую