От вида еды мне стало тошно. Я испытал сильнейшие приступы отсутствия аппетита. Поэтому сразу категорически отказался от завтрака, но с удовольствием выпил какого-то подозрительно пахнущего веником чая. А впрочем, он был горячим и прекрасно выводил лишние токсины из организма.

В это время мои товарищи, будущие пролетарии умственного труда, за едой вели степенные разговоры про муку, про дороговизну и про распределение на преддипломную практику.

После завтрака мне хотелось еще полдня поваляться в кровати, но оказалось, что нам всем нужно тащиться в университет. На распределение, и что-то еще связанное с темой дипломов. Ничему не удивляясь, автоматически я одел парусиновые штаны, украинскую вышитую рубаху с «петухами», затем какой-то сиротский «пинжак», с лоснящимися рукавами, сверху серое парусиновое пальто, длинный шиковатый шарф в стиле «фабричный шантеклер», картуз на голову и на ноги водрузил разбитые ботинки. Отчего-то я твердо знал какие вещи мои. И вскоре был готов выдвигаться.

Из экономии мы довольно долго шли пешком. «Здравствуй, страна героев! Страна мечтателей, страна ученых…»

Удовольствие от прогулки было ниже среднего. Граждане, поеживаясь от влажного весеннего холодка, бодро спешили по своим делам. У Иосифа Виссарионовича сильно не забалуешь! Солнце золотило крыши домов. Клочья облаков, буйно неслись к северу, гонимые пряным южным ветром.

Воробьи охотились за навозом, ставшим в последнее время в городе в дефиците. Оставшиеся на балансе городского коммунального хозяйства лошади с чувством собственного достоинства гордо цокали копытами по мостовой, шевеля ушами от удовольствия. С барабанным топотом по улицам проходили отряды красноармейцев и октябрят. Великая эпоха, великие люди. Все метят в фельдмаршалы. Строем ходят.

Многочисленные собаки и кошки прогуливались без своих своих хозяев на «свежем воздухе». Коза меланхолично жевала театральную афишу с тумбы. Из всех домов тянуло запахом «домашних обедов». Пахло и разваренным бельем. Расслабленно брел по своим делам кустарь-одиночка, с взятой в починку мясорубкой.

Хотя привычной рекламы было мало, но улицы украшали сплошная речь шершавых языков плакатов:

"Все за непрерывную рабочую неделю! Долой воскресенье — день попов и лентяев!

Социализм спас миллионы крестьян от нищеты и бесправия! Покупай облигации госзаймов!

Будь в каждой мелочи подобен Ленину! Рукопожатия — отменяются!

Долой бывших родителей!

Сифилитик, не употребляй алкоголя! Все излишки — в сберкассу!

Всем руководителям удвоить бдительность и непримиримость к враждебным вылазкам!

Да здравствует товарищ Делла-Маджоре — первая жертва фашисткой смертной казни!

Убей муху!

Долой натертые паркеты, просто мой их!"

Картинки и инструкции висели всюду. В нужных и в ненужных местах. На заборах фактически не оставалось незаклеенной площади.

Плакатные инструкции касались всех мыслимых тем, как-то: приготовление еды, уборка домов, борьба с грязью и блохами, упаковка фруктов и овощей для перевозки и хранения, вождение автомобиля, уход за лошадью, наглядные ужасы сифилиса, подготовка крыш к зиме, устройства правильной вентиляции летом, выбор подходящей одежды для младенца или школьника, правильное обустройство силосной ямы — все тысяча и одно поучение.

Что затрагивали все стороны народной жизни. Все для промывки мозгов.

Рядом наляпанный на стену плакат, разъяснял рабочему, как надо правильно унаваживать землю. Ценная информация.

Прямо чувствуешь себя каким-то распеленатым глупым младенцем.

Кроме этого, на площадях висели тарелки громкоговорителей, который доносили эти же лозунги вслух. Видимо, для неграмотных и ленивых.

Эти стационарные радиоточки так орали, что пугали даже лошадей. Поэтому извозчики упорно отказывались ездить на радиофицированные улицы.

Потом, как обычно, мы ехали в переполненном грохочущем трамвае. Трамваев в городе явно не хватало и они ходили редко. Прилетали уже переполненные, задыхающиеся люди висели, уцепившись за поручни. В них всегда была давка, их брали боем, приступом. В переполненном транспорте действовали законы особой сноровки.

Люди гроздьями висели на буферах, подножках, было немало «зайцев». Гибель под трамваем или увечье — довольно частое сейчас явление. Этим неприятности не ограничивались, так как такой вагон — раздолье для карманников. «С таким в трамвай не садись»- известное в народе присловье.

Но мы сели, втиснулись.

Внутри тоже висели плакаты: «Коль свинью ты вдруг забил, шкурку снять не позабыл? За нее уверен будь, ты получишь что-нибудь!»

Другим плакатом категорически запрещалось в трамвае курить, провозить котов, собак, гусей, прочую живность.

Киев совсем недавно стал столицей Украинской ССР. Всего два года как столица переехала на берега Днепра из Харькова. Так что этот город постепенно набирался пафоса. Но все-таки на советский мегаполис этот город еще не был похож. Слишком много после революции в Киев переселилось Тарасиков и Миколок, «селюков» из глухой украинской глубинки.

Поэтому-то старые городские жители, в основном русские, и тонут в Киеве среди приезжих, как скромные колоски ржи в васильках, березке, диком клевере и прочих цветах и сорняках, заполонивших колхозную полоску хлебов. Короче, тут происходило, в сущности, то, что бывает в волчьей или в сорочьей стае: подранка заедают или заклевывают свои же, единокровные. Или не совсем. Слабости тут не прощают. Никому.

Эти «гоблины» покрыли своими хатенками и пятистенками целые кварталы. Не говоря уже о жердевых халупах, старинных образцов. Все жилье подобных «пришельцев» было «как под копирку» с хозяйственно устроенными широкими завалинками, с оградой, с хлевом и сараем за оградой, с огородом позади дома…

Словом, жилье искони украинского сельского вида и стиля, если под стилем понимать не архитектурные пропорции, а организацию быта с наклонностью местного человека жить «у себя», как привыкли, как и сейчас любят жить природные «хохлы», потомки не «русской» городской, а крестьянской Украины.

Киев слишком быстро обрастал такими одноэтажными домиками индивидуального строительства. При «усадьбе» обязательно огород — свои овощи как-то вкуснее. На дворе обязательно имеется домашняя птица. Там, где пользуются выгонами, найдется место для коровы, козы. И все это сельское хозяйство со своим дерьмом и отходами отличнейшем образом уживается с проложенными рядышком линиями трамвая. Цивилизация? Здесь это превращалось в трудно определимое понятие.

Заборы, почерневшие деревянные дома с большими бляхами номеров. Дворовые постройки дрянные: множество кое-как слепленных сараюшек.

Мне мысленно пришла справка, что наш престарелый трамвайный билетер, старичок с необыкновенно печальным взглядом, известный в городе прежде