аппарат, Клара просила Юрия синхронного перевода текста на родной язык, что его страшно раздражало.

— Тебя плохо в школе учили?! — всякий раз задавался он вопросом.

Но обессилившая и неостывшая от секса, она ждала продолжения красивых историй, а точнее, как выражался Юрий, — заочных путешествий по странам и континентам, чтобы иметь хоть некоторое представление о культуре и традициях иноязычных народов.

Но каково было ее удивление, когда на привычное:

— Кто сегодня будет моим гидом? — произнеся это лукаво, почти полушепотом, с закрытыми в сладострастной неге глазами, услышала:

— Никто!

После этого Клара прижалась к своему возлюбленному и, не промолвив больше ни слова, крепко уснула.

ЭДУАРД

Клара считала, что видя в простом сложное, человек забывает о том, что наша жизнь как-раз-то и состоит из мелочей, и что в этом беда всех умных людей, склонных к глубокому анализу. Излишняя заумность Эдуарда мешала ответить ему на простые вопросы, отвлечься от книжных теорий, проявить хоть малейшую сообразительность.

Прогуливаясь под руку с новым визави своего романа по парку — высокоинтеллектуальным мужчиной средних лет, она воодушевленно стала делиться своими творческими планами, чтобы произвести на него хорошее впечатление:

— Помоги мне придумать сюжет для нового романа, навеянного следующими стихотворными строками, начав цитировать их с большим воодушевлением, театрально закатив при этом глаза:

— Помоги мне, задыхаюсь от ностальгии! / Ты молчишь, ты спасать меня медлишь, / Если вылечусь — тут же заметишь…

— Ну что ты всё молчишь, скажи хоть что-нибудь! — произнесла Клара после долгой паузы.

— Одни отличаются недержанием мочи, ты же — недержанием речи! — переходя на крик произнес он.

— Милый, ты о чём? — тут же выпалила она, прикинувшись дурочкой, чтобы не поддаться плохому настроению.

После этого Эдуард с долей трагизма и расстановкой в голосе обрисовал мрачное кладбище с плитами у надгробья. Дальше Клара его не слушала или не хотела слушать, так как сказанное никак не вписывалось в ее картину восприятия жизни.

Глубоко не вникая в смысл сказанных слов, она решила сменить тему и продолжила:

— Я наконец-то придумала название к своей новой программе. Это, пожалуй, будет не «Формула любви», так как вызывает у скептиков недоумение, а «Азбука любви!» — Что ты думаешь на этот счет?

Но не дав ему ответить, тут же продолжила:

— Да, «Азбука любви» — более подходящее название, так как все мы постепенно осваиваем азы этого искусства под всеобъемлющим понятием Любовь. — Нас учит время первоклашек вроде…, — процитировала она одного из поэтов.

Так щебетунья без умолку изливала свои трели минут сорок, наслаждаясь тембром своего голоса, одарившего ее природой. Наконец-то, сделав паузу, чтобы посмотреть на себя в маленькое зеркальце и убедиться, что ее рассуждения ничуть не хуже внешнего облика, хорошенькой головки, в которой рождались такие же умненькие мысли, как Эдуард тем временем успел воскликнуть фразу с некоторым раздражением в голосе:

— Клара! Ты умная женщина, образованная, а поговорить-то с тобой не о чем, вот досада! После сказанного у нее не нашлось больше слов, чтобы ему возразить, так как пропало желание о чем-либо говорить.

Весь дальнейший путь домой Клара прошагала молча, что было не свойственно ее натуре. Размышления о программе отступили на задний план, мир стал не таким цветным. Сердце вновь наполнилось одиночеством и душевной пустотой от мысли, что ей так и не удастся найти свой идеал, чтобы было так, как она задумала: интеллект к интеллекту, темперамент к темпераменту, сексуальность к сексуальности… И ей до слез стало жаль себя.

Придя домой, Клара стала музицировать, открыв крышку пианино. Проигрывание с листа классических мелодий всегда успокаивало ее. Такую своего рода музыкотерапию она применяла давно, и ей это здорово помогало обрести душевное спокойствие.

Когда пальцы ее коснулись белых клавиш, она мысленно перенеслась в зачарованный мир музыки. Только в такие минуты можно было приблизиться к магической тайне классического жанра, требующего непременной работы ума и сердца. В самый трогательный момент ноктюрна слезы полились из ее больших усталых глаз. Такой эмоциональный всплеск был нужен ей сейчас как никогда. Музыка звучала дальше, а Клара плакала все сильнее и сильнее. Мокрые капли заливали клавиши, пальцы переставали слушаться и начинали скользить. Лишь на мгновение она прерывалась, чтобы смахнуть с красивого лица соленые прозрачные жемчужины белоснежной маленькой ладошкой и снова погрузиться в никому неведомый мир построения взаимоотношений с сильной половиной человечества, спрятанный за занавесом тайны.

Наедине с музыкальным инструментом Клара могла позволить себе маленькую слабость. В слиянии с прекрасным не так остро чувствовалась боль и обида за неразделенную любовь к бывшим мужьям, оскорбленную любовь к мужчинам и горькую судьбу, которая в очередной раз над ней надсмеялась.

ЯРИК

Внезапно раздался звонок и Кларе пришлось прервать музицирование. Смахнув слезы рукой, она нехотя поплелась в коридор и открыла дверь. Внешний вид гостя привел ее в ступор. В квартиру вошел очередной претендент на руку и сердце, воспользовавшись заминкой. Перед Кларой предстал мужчина лет сорока с несоразмерными с его маленьким ростом длинными красными руками, как и его лицо, и лошадиной головой. Дыхнув изрядно выпитым спиртным, с дежурной фразой «плиз, мэм!» вытащил из внутреннего кармана пиджака коробку шоколадных конфет, подобно фокуснику, и красивым жестом, улыбаясь щелкуньичьим ртом и сверкая при этом золотым зубом, протянул их Кларе.

— Проявленная галантность никак не гармонирует с его внешним обликом. Что-то в этом есть неестественное и отталкивающее, — мысленно заключила она, отметив, что явно это не герой ее романа.

Почувствовав некоторое замешательство, Ярик, мгновенно оценив ситуацию и полностью исключив возможность хоть что-то сказать в свое оправдание, уже раздраженно и злобно заключил:

— Что, опять обскакали?!

Наконец-то, улыбнувшись, Клара поняла, что жизнь продолжается. Просто ее корабль Любви задержался в далекой гавани…