твои слёзы ливень грады слёзы…

Слышу рёв плач многошумный вопль дикий крик рык хриплый надрывный. Баба ревёт заливается слезами исходит источается заходится криком кричит болью неизбывной…

Яйцо!..

Куски куски обломки остатки ломки ломки…

Мусор хлам утиль …

Йя!..

Слышу слова прощания слова слёзные болезные молельные слова…

Старче дедко человече!..

Зачем почему с какой стати?..

Поздно!..

Зачем слёз канавы арыки лить говорливые быстротекущие бурливые грязные неудержимые…

Нет нет нет уже дорогого золотого яичка золотого безценного!..

Где оно? Было ли?..

Речено мудрыми: Блажены плачущие, ибо они утешатся…

И вот гляди — я плачу… Я гляжу — ты плачешь… Мы глядим глазеем зыркаем рядком сидим — баба плачет…

И речам внимающие читающие слушающие плачут ревут криком кричат крикливым стонут заливаются… Над чем?..

Печалятся… проклинают… проклинают… Кого? Зачем?..

Се бо речёт кура ряба! Словеса текут её умелые сказания излияния откровения бисерные перлы жемчужные… Утешения обещания заверения о яичке яйце драгоценном другого иного простого… уже не золотого обыкновенного бросового дармового никчемного…

Слушайте… внемлите утешьтеся…

Э!..

Старче!..

И снова кричат кукарекают бравые петухи лопотуны… Кричат глашатаи ночи стонут гребенчатые бородчатые масляные голосистые петухи…

Тишь…

Я…

За Тимура Зульфикарова — Александр ЗИБОРОВ.

Ночь перед Рождеством

(По Николаю Гоголю)

Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя ночь наступила. Ночь как сказка. Ночь как мечта!

Два дня и две ночи дрыхнул кузнец Вакула без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал углы своей хаты, но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Тут внезапно увидел полную бутыль с горилкой…

За окном звонкими бубенцами заливались девчата, да за полверсты слышался скрып сапогов парубков. Всем было весело колядовать и славить Христа.

Пацюк, подкрепившись варениками, вышел из хаты, не замечая и самый мороз, и метель, которая по временам на лице его бороду и усы намыливала снегом проворнее всякого цырюльника, тирански хватающего за нос свою жертву. Снег метался взад и вперёд сетью и угрожал залепить глаза, рот и уши.

Пацюк с тревогой вгляделся в небо, где среди кипящих туч перепрыгивал с одного копытца на другое чорт, дуя себе в кулак, желая хоть сколь-нибудь отогреть мохнатые руки. Чорт намеревался украсть месяц, но никак не мог ухватить его негнущимися от холода пальцами.

— Где кузнец? — заволновался Пацюк. — Где этот чортов Вакула? Стянет нечистый месяц, а какая ж новогодняя ночь без месяца?.. Ва-ку-ла!

А в это время Вакула перевернулся на другой бок, невзначай опрокинув пустую бутыль, хранящую уже только память о хмельной горилке, и безмятежно заснул. От могучего храпа кузнеца содрогались стены и падали с полок горшки, плошки, увесистые тома сочинений Н. Гоголя…

За Николая Гоголя — Александр ЗИБОРОВ.

Золотая рыбка

Скоробогач Бабуянц ловил рыбку и вдруг поймал золотую рыбку, её жёлтая чешуя горела, как жар. Молвила она человечьим голосом:

— Отпусти меня, о краса коммерции, в речку к малым детушкам. Откуплюсь чем только твоя душенька пожелает.

— А что ты можешь мне дать? — заинтересовался Бабуянц.

— Камней драгоценный без счёта, жемчуг скатный, злато-серебро…

— Этого-то добра у меня хватает, — показал коммерсант на клавиатуру золотых зубов, массивный перстень, запонки, часы с цепочкой и увесистый портсигар. — Ежели в воду упаду, то они меня камнем на дно утянут.

— Тогда я вас со старухой — тьфу! — с супружницей твоей, поп-моделью, сделаю столбовыми дворянами.

— Ха-ха! — рассмеялся Бабуянц. — Учудила — дворянами! Что я — голь перекатные, как эти графья с князьями? Думай, что говоришь. Да я в своей сфере настоящий царь и король!

— Может, дворец построить?

— Опоздала. У меня такой коттедж, что Тадж Махал или Эрмитаж в сравнении с ним домишками кажутся. Был я недавно в последнем, когда приезжал в Питер. Что сказать про ваш Эрмитаж: скромненько, но чисто. Что чисто, то чисто. А при виде моей квартиры любой король закачается, посчитает свой дворец лачугой.

— Всё, погибла я, — печально вильнула плавником золотая рыбка. — Неужто съешь на ужин?

— Чиво? — осклабился скоробогач. — Да тебя даже мой бульбуль-экстерьер жрать не станет — он не всякую колбасу лопает, а на тебя и не поглядит. Так что ступай в речку. Рыбная ловля — моё хобби. И только.

Бабуянц брезгливо снял с крючка золотую рыбку и бросил в воду.