увести сестру прежде, чем она сорвётся. – Пойдём, посмотрим, как там Вэр.

– Ладно, – сказала Матильда, вздохнув. – «Что поделать, если наш универ превратился в рассадник мудаков?!»

Взгляд Эркюля

«…доклад сделал, пропущенную лекцию по экономике переписал, кажется, всё. А-а-а, блин, завтра ж ещё этот семинар по истории. Нужно подготовиться… хотя ладно, фиг с ним. Пора собираться в клуб».

Эркюль Харкер никогда не парился по поводу заданий. Он вообще редко из-за чего-то парился. Юноша с рождения не отличался чувством ответственности, хотя был далеко не глуп. Плюс он мог казаться очень обаятельным. Харизма и «смазливая мордашка», как называл это Вэр, очень помогали парню в жизни. Например, весь женский преподавательский состав просто души в нём не чаял. А посему абсолютно неважно, готовился Эрик к семинару или нет. Проблем не возникнет, в этом он был уверен.

Хотя было кое-что, что немного беспокоило, – его сестра. Она пребывала в скверном настроении. Эрик ещё после первой пары заметил, что что-то не так. А потом эта ситуация в столовой… Спрашивать, что её расстроило, было бесполезно. У Мати с детства была привычка замыкаться в себе. В таких ситуациях, сколько бы он (а впоследствии и Вэр) ни пытался её разговорить, она делала вид, что не знает, о чём речь. Со временем парни поняли, что переиграть Матильду в игру «Военнопленный на допросе» им никогда не удастся, поэтому Эркюль просто старался развеселить сестру.

Он спустился в гостиную, где уже собрались почти все обитатели коттеджа. Мати сидела в своём любимом кресле и читала очередную книгу – в таком виде её можно было застать практически каждый вечер. На пушистом зелёном ковре, ковыряясь в ноуте, сидел Хей. Он приехал по обмену из другой страны. Эрику было достаточно одного взгляда, чтобы понять – этот парень обречён на одиночество в университете: тучный, с дурацкой стрижкой «под горшок», вечно стесняющийся задрот…

«Ох уж эта Мати со своей дурацкой привычкой жалеть бездомных животных, – в очередной раз подумал юноша, вспомнив, на какие только ухищрения он ни шёл, чтобы Матильда передумала… Но в итоге панду-неудачника пришлось взять к себе. – В детстве тащила домой котов и собак, а теперь вот это. Новый питомец, который ест как слон и спит как сурок».

На диване расположился Вэр и, укутавшись в голубой мохнатый плед, пил любимый фруктовый чай. Периодически юноша подносил большую кружку к лицу, наслаждаясь теплом, или крутил её в руках, грея пальцы.

«Мерзляка, – Эрик подавил усмешку и сел на ковёр рядом с Хеем. – Осталось дождаться сестричек».

Вскоре в гостиную спустились Кассандра и Полина. Внешне абсолютные антиподы: Касси – зеленоглазая блондинка с асимметричным каре, Поли – длинноволосая брюнетка с тёмно-карими, практически чёрными глазами и кожей цвета эбенового дерева. Они вот уже два года были не разлей вода. У всех давно сложилось впечатление, что мозг у девчонок один на двоих. Не в плане умственных способностей, нет. Просто иногда подруги даже двигались и говорили синхронно, будто заранее репетировали.

– А не сходить ли в клуб? – сказал Эрик как бы между прочим, когда сестрички наконец устроились на диване.

– Ты же вроде и так туда собираешься, – ответила Мати, не отрываясь от книги.

– Я имею в виду, а не сходить ли нам в клуб?

– Э-э-э, с чего такая честь? – Касси и Поли явно заинтересовались разговором. – Обычно от тебя хрен дождёшься такой милости, – начала блондинка.

– Мы же балласт, который мешает тебе снимать девчонок, – закончила её мысль брюнетка.

– Я просто переживаю за Вэра! – Эрик многозначительно посмотрел на друга, который от неожиданности поперхнулся чаем. – После того, что сегодня случилось, думаю, ему надо развеяться.

– Разве что по ветру, – буркнул Вэртер, одарив собеседника скептическим прищуром. Но не только его это удивило: на Эркюля уставились все. Настолько это было не в его стиле.

В этот момент он начал сильно сомневаться в правильности своей идеи. Положение спас Вэр. Всё-таки пятнадцать лет знакомства не прошли даром. И, несмотря на то что Эрик и Вэртер никогда не ладили, они очень хорошо понимали друг друга. Поэтому блондин быстро смекнул, для чего этот аттракцион невиданной щедрости.

– Отлично. Я согласен, – поспешил исправиться он. – Давайте сходим. Девчонки, вы как?

– Мы за любой кипиш, кроме голодовки! – «Это было и так понятно. Сестрички всегда любили потусить».

– Погоди, погоди, ты серьёзно?! – Мати отложила книгу в сторону и посмотрела на Вэра. – Ты же ненавидишь клубы.

– Я? Когда я такое говорил?

– Да постоянно! Ты всегда говоришь, что клубы для имбецилов…

– Ну, значит, я передумал. Наверно, Бетти слишком сильно мне заехала. Потому что прямо сейчас у меня возникло непреодолимое желание потрясти булками, – Вэр скинул плед и, поднявшись с дивана, изобразил нечто, отдалённо напоминающее танец. – Так что, идём?

– Только если ты пообещаешь никогда больше не произносить фразу про булки, – Мати аж передёрнуло.

– Хей, а ты чего молчишь? – проигнорировал её замечание Вэртер.

– Если все идут… – промямлил панда.

– Ясно-понятно. Олень, так что это за клуб?

– О, вы оцените! – воскликнул Эрик. – Недавно открылся. Называется «Клыки».

Взгляд Эдмона

Тем временем в центре города в своей собственной квартире элитной многоэтажки к походу в клуб готовился ещё один человек. Стоя у зеркала в одних брюках, платиновый блондин с телосложением древнегреческого бога выбирал, какую рубашку надеть к тёмно-синему пиджаку. Красивый, богатый, приятный в общении… казалось, в этом юноше соединились все возможные положительные качества, превращая его в настоящий эталон мужчины. И никому даже на мгновение не приходило в голову, что мысли (а подчас и последующие действия) Эдмона часто противоречили его словам… причём настолько, что умение держать лицо при таком диссонансе можно без преувеличения назвать искусством.

– Что-то ты сегодня рановато собираешься, – внезапное замечание вторглось в размышления Эда, но он даже бровью не повёл.

– Одно местное издание хочет написать статью про клуб… Кстати, то, что я разрешаю тебе жить в моей квартире, совсем не означает, что ты, – Эдмон перевёл взгляд со своего отражения на облокотившегося о дверной косяк Владислава, – можешь врываться ко мне без стука.

– Не помню, чтобы мне когда-то нужно было твоё разрешение, – в ответ огрызнулся Влад. – Кажется, дядя ясно дал понять, что это наша квартира.

– Тут ты прав… Спасибо отцу, сделал из меня бесплатную няньку для проблемного ребёнка. – «Раздражающий… щенок…»

– Лучше быть ребёнком, чем двуличным ублюдком, чьё главное развлечение – манипулировать людьми, – бросил вспыльчивый Владислав, которому замечание Эда явно пришлось не по нраву. – Самому-то не надоело держать лицо?

– Надоело? С чего бы? Я долго работал над этим образом и приложил немало усилий для его создания. А как же иначе? Нужно потрудиться, чтобы что-то получить…

– Получить что? Толпу бестолковых воздыхателей? – усмехнулся Влад. – Ты разве не знаешь, что тщеславие – грех?

– Как и гордыня, – парировал Эдмон. – И дело, кстати, совсем не в тщеславии. Знаешь, почему в наших воспоминаниях студенческие годы самые лучшие? – лицо Эда украсила несколько надменная улыбка, на что Влад лишь закатил глаза, предчувствуя длительную тираду. – Ответ до банального прост. Самовыражение, – наконец-то выбрав светлую рубашку нежного кораллового оттенка, юноша оделся и продолжил, застёгивая пуговицы. – Для большинства это время – единственный период в их серой жизни, когда уже не нужно быть таким, каким тебя хотят видеть родители, и при этом ещё не надо нравиться начальнику. Университет – это твоя собственная маленькая вселенная. Здесь можно быть, кем захочешь. Быть собой… или не совсем. В отличие от обычных людей для нас с тобой этот вопрос всегда актуален. Согласись, мы в принципе никогда не можем быть собой до конца, ведь это означает полностью поддаться инстинктам. А если к этому добавить характерные черты конкретного вида… Хищника, например. Один срыв, и окружающим будет совсем не до шуток, – Эд снова бросил взгляд на откровенно скучающего кузена, который, подперев дверной косяк плечом, лишь хмыкнул в ответ. – Так если всё равно приходится притворяться, разве не веселее немного поиграть? Не стану скрывать, люблю ощущение превосходства, и то, как я подаю себя, укрепляет