— Если турок слезает с седла, чтобы сидеть на ковре, он превращается в ничто. В ничто.

Теперь, сидя в одиночестве за трапезой, моя руки в серебряном тазу, который принес один из мальчиков-слуг, Сулейман не мог не подумать о том, что эти мальчишки точно так же могли бы прислуживать и другому властителю. Пока не прибыл Пири-паша и пока ему не присягнули высшие военачальники, наследник мало что значил. Но Пири-паша, который должен был приветствовать его еще у паромной переправы, не явился.

После трапезы мальчики-слуги приготовили постель для послеобеденного сна наследника — расстелили в его спальном покое матрас. Однако Сулейман не мог заставить себя лечь. Вместо этого стал бродить вдоль стены, ощупывая пальцами свои старые вещи, хранившиеся в нишах, — рукописи, переписанные четким почерком его учителя Касима, ответы на экзаменационные вопросы по астрономии и юриспруденции, которые писал сам. Там лежал и миниатюрный золотой футляр для часов, сделанный его руками. Сулейман с удовольствием работал над этим футляром: ему нравилось ощущать гладкую поверхность золота, и он ценил точность европейских часов. Но сейчас эти школьные занятия ничего для него не значили. Они были частью жизни мальчишки, которого больше не существовало…

Неожиданно Сулеймана охватило горькое чувство одиночества и острое желание прикоснуться к Гульбехар — Цветку Весны, увидеть своего сына и жизнерадостного Ибрагима, развлекавшего его игрой на струнных музыкальных инструментах после того, как в лунную ночь они собирали креветок на мелководье. Испытать такие радости в одиночку невозможно.

— Сулейман, Сулейман-хан!

И хотя голос насторожил наследника, он повернулся ко входу, закрытому занавеской, как бы слегка удивившись, что кто-то осмелился его потревожить. Из-за занавески появился Пири-паша, завернутый в мантию. Он выглядел дряхлым и уставшим. Визирь прижал руку Сулеймана к своему сердцу и поцеловал его. Затем дрожащим от старческого волнения голосом сообщил, что торопился сюда изо всех своих слабых сил, но, как только увидел молодого наследника здоровым и невредимым, это подняло его дух. Эти слова не были лишены царедворской лести, но прозвучали вполне искренне. Сулейман умел распознавать в людях искренность, как и определять золото лишь одним к нему прикосновением.

Вслед за этим старый визирь стал немедленно издавать указы от имени Сулеймана, прежде всего касающиеся траурной церемонии и молитв на закате за упокой души Селима. Во дворце тут же закипела работа, он стал похож на караван-сарай, ожидавший гостей. Облачившись в новую одежду черного цвета, Пири-паша посоветовал Сулейману, когда они остались наедине, надеть платье, отделанное золотой вышивкой.

— На публике вам нельзя появляться без роскошного облачения, — объяснял он наследнику. — Люди могут любить вас самого по себе, но, когда смотрят на вас, должны воспринимать вас как символ власти. — Однако, не вполне удовлетворенный блеском золота, приказал прикрепить к головному убору наследника два плюмажа из выкрашенных в красный цвет перьев цапли на рубиновой застежке. — Почему бы нет? — проговорил он мягко, — Время страха закончилось, началось, по велению Аллаха, время надежды.

— Время надежды?

Пири-паша помедлил с ответом, теребя старческими пальцами свою седую бороду.

— Да, я читал донесения из вашей провинции Магнезия. Подобно всем молодым людям, вы уделяли слишком много времени охоте и морским прогулкам. Но в донесениях отмечалось также, что вы были справедливы к каждому просителю, будь то иностранец, крестьянин или христианский раят. Именно с этим я, старый глупец, связываю мои надежды. — Его борода дернулась в улыбке. — Древний Соломон, да будет благословенно его имя, проявлял мудрость в своих решениях. Он требовал от людей лишь понимания и сумел прожить жизнь в изумрудном и рубиновом блеске.

Серые глаза наследника просветлели от улыбки.

— Нет, Пири-паша, именно ты — моя надежда.

Старик склонил голову, став снова придворным. Сопровождая наследника, шедшего по галереям дворца, Пири-паша ревниво следил за каждым взглядом, брошенным украдкой на человека с белым нервным лицом под монаршим плюмажем из оперения цапли. И не упускал случая сообщить о пришествии второго Соломона и времени надежды.

За воротами, где на часах стояли безмолвные янычары, венецианские шпионы подслушивали разговоры служащих дворца, пытаясь определить, чего ожидать от будущего монарха. «Пришло время надежды», — доносилось до них.

* * *

Эти шпионы наблюдали издали похороны умершего султана. Сулейман и Пири-паша выехали за ворота встретить похоронную процессию и затем спешились, чтобы пойти рядом с военачальниками, несшими гроб с покойником. Но всего лишь несколько человек поднялись на замусоренный холм, где разожгли костры, чтобы отгонять злых духов, извлекли из гроба завернутое в саван тело покойного и опустили его в яму. Так предписывал древний обычай.

Сулейман произнес ритуальную фразу:

— Пусть построят гробницу вместе с мечетью. При мечети должны быть больница для хворых и приют для паломников. — Затем добавил слова, не требовавшиеся ритуалом:

— И пусть будет построена школа.

А как только Сулейман умолк, вздрогнувший от неожиданности секретарь уточнил:

— Где?

Сулейман осмотрел холм. Недалеко от него стоял каркас византийского дворца, занятый несколькими семьями кочевников. Его гранитные камни и мраморные колонны послужат великолепным строительным материалом для гробницы и мечети Селима, а кочевники пусть перебираются куда хотят. — Здесь, — ответил он.

Затем, согласно тому же обычаю, процессия всадников выехала за городскую стену к шишковатым кипарисам, окружавшим гробницу святого воина Аюба. Здесь всадников ожидал белобородый старец, одетый как бродяга, но державший в руке короткий кривой клинок с серебряной рукояткой, сияющий драгоценными камнями. Старец был главой дервишеского ордена Мавлави, святого братства, поддерживавшего Османов с самого начала их правления. Клинок считался символическим оружием Дома Османов, которое, взяв однажды, не следовало бросать.

Схватив Сулеймана за руку, глава дервишей повел его на возвышение, откуда наследника могла видеть толпа. А там громким голосом объявил:

— Аллах пожелал, чтобы султаном стал Сулейман, глава Дома Османов. — Повязывая на талии Сулеймана пояс с мечом, глава ордена предостерегающе заметил:

— Мы, исстари приверженные вере, вручаем тебе ключи от откровения. Следуй его указаниям, иначе тебя ожидает крах.

Немногие слушатели могли понять эти слова. Они видели только, что Сулейман принял меч, который возложил на него ответственность за подданных Османской империи. А кто может вести вождя, кроме его собственного разума? Чем еще руководствовался султан Угрюмый, кроме своего разума, когда завоевывал мечом обширные земли? С этого момента Сулейман принял бремя ответственности за служение своему народу.

Следуя позади нового султана назад в Константинополь, визирь Пири-паша почувствовал себя свободным от обязательств султану Угрюмому. Отныне преемник Селима принят армией и народом. Даже если ему, визирю, теперь удастся удалиться в свой сад у Босфора, его душа будет спокойна.