в накидку с капюшоном, преграждая мне дорогу назад. От существа исходил тихий говор. Прислушиваясь, можно было различать слова. Слова были обращены явно ко мне.

— Осознай Жан, что в долгих поисках ответов на различные вопросы, поставленные самим же тобой, ты придешь, в конце концов, к пониманию их внутри себя, отделив от себя — ты станешь философом, а ответив на них — мудрецом. Чтобы это наступило, я отвечу всего на один, пусть ответ послужит спусковым крючком для ответов на остальные волнующие тебя вопросы. Твой страх — это страх рабства, который ты и твоя цивилизация ждет из Космоса. Однако, этот страх напрасен, и вот почему. Развиваясь по законам вечного совершенствования, человечеству Земли не стоит опасаться жестоких пришельцев из Космоса. Цивилизации, опередившие вас в своем развитии, не могут стать на путь войны и жестокости, поскольку этот путь приводит к самоуничтожению и растлению того мира, в котором они имеют возможность жить, мыслить. Но этого катастрофически мало. Чтобы идти к новым открытиям, необходимо еще и любить. Любовь должна приобрести первостепенное значение. И не просто любовь, но любовь — самопожертвование. Если такое чувство присуще цивилизации, то она поднимается на путь вечного познания всех форм любви: от низких к более высшим. Любовь, бесконечно изливающаяся из такого горнила человечества, непременно приведет к высокому чувству (в вашем понимании оно звучит как ответственность за идущих позади и впереди, а значит и осознанию «своего» и чужого места во Вселенной).

Планеты, с атмосферой невыносимой жестокости между собой разделены миллионами световых лет в их же благо, поскольку близость привела бы к бесконечным войнам, страданиям и уничтожению. Кроме того, Законом Вселенной им дано право существовать только в одном плане, в одном измерении, если можно так выразиться. Не достигнув более высоких вибраций, цивилизации не смогут проникнуть в другие планы или измерения, поскольку им не только невыносима атмосфера любви (губительна), но они даже и не подозревают о ее существовании и о тех возможностях, которые она дает. Рано или поздно цивилизации достигают развилки дорог, где решают, какой путь избрать в своем вечном совершенствовании. Форм совершенствования предостаточно, разница их состоит в том, что выбирается самостоятельно протяженность, объем возможностей, длительность. Но направление — одно: окольными путями к свету. Любая дорога, даже в противоположную сторону, блуждая, все равно, в конце концов, выводит к свету. Даже если результат и будет фатальным для многих, это все-таки не означает полный крах, смерть, уничтожение, гибель… Это можно было бы назвать рождением, потому что в конце туннеля блеснул неяркий пока что свет, но он все-таки блеснул в сознании и в сердце сначала каждого тысячного, затем сотого, наконец, в каждом десятом уже он горит малым, но устойчивым пламенем, зажигая остальных, оставшихся несчастными. Воистину: чтобы подняться, нужно познать всю глубину своего падения. Путь света на первый взгляд кажется ненужным, потому что он непонятен. Сложным, потому что страшен. Недосягаем, потому что только блеснул. Непосильным, потому что «тернист». Но ведь это только те программы, которые выработаны в подсознании цивилизаций самостоятельно. И, ломая их, начинаешь восхождение по тернистому пути света, который в туннеле разгорается ярче, разрушая поставленные искусственно перегородки. Такой путь вечен. Таков и твой путь.

Фигура, как и в прошлый раз, взмыла вверх и исчезла. Обескураженный, я поднялся и уверенно зашагал к Храму, поскольку знал, что там нужна моя помощь…

Я очнулся в своей каюте. Все тело ныло от боли. Неяркое освещение говорило о неполадках в системе корабля. Абсолютная тишина настораживала. Наконец, окончательно придя в себя и приглядевшись к окружающим предметам в каюте, мною была обнаружена странная вещь: предметы казались вроде бы знакомыми, но фосфорический свет создавал иллюзию их нереальности. Сознание пыталось найти объяснение происходящему. В конце концов, решил, что изменения в моем восприятии реальности наступили в результате перемещения в параллельность…Мне стало не по себе: тошнота и головокружение захватили в плен. Но больше всего мучил страх перед неизведанностью. Чем больше я поддавался ему, тем больше обострялись неприятные процессы, происходящие в моем организме. Все — таки самообладание восторжествовало, и окружающие предметы приняли свой привычный вид. Однако, стена напротив меня все еще блистала своим фосфорическим светом, что привлекло мое внимание. Всматриваясь в нее, видно было пространство за бортом корабля. Меня поразил этот факт. Сохраняя самообладание и пытаясь не удивляться ничему, я продолжал наблюдать за происходящим. Фосфорический свет стал постепенно рассеиваться, и теперь перед взором предстала удивительная картина. Поле спелой пшеницы, озаренное светло-зеленым светом восходившей луны, напоминало бескрайний простор океана, а легкий ночной ветерок колыхал колосья, создавая иллюзию морского бриза. Восходившая луна все увеличивалась в размере, интенсивнее изливая свой зеленый свет. Как же мне хотелось тогда, чтобы это и в самом деле была луна. Однако, с каждым ее приближением можно было различать иллюминаторы, из которых лился тот самый загадочный свет. Луну сопровождал эскорт примерно из сотни кораблей. Неожиданно для себя, я осознал, что нахожусь на планете У. и видимый мной эскорт не кто иной как Служба Безопасности. Страх снова завладел мной, на этот раз с такой силой, что по лицу покатились слезы. Это были слезы жалости к самому себе. Страх быть схваченным Службой Безопасности и уничтоженным ею переполнял мое жалкое существо. Мысли раскаяния о содеянном переходе в параллельность заставили вспомнить о Кристине. Я испытывал весьма негативные эмоции к подростку и мысленно винил его и капитана в случившемся. Наконец, образ Ксении всплыл в моей памяти, и в эту же секунду я увидел ее и Кристина с восточной стороны горизонта…

3

— Долго же ты спал Жан, почти двенадцать часов, — и Ксенина рука нежно прикоснулась к моей щеке. Я не сразу открыл глаза, позволив немного понежиться под ласками женских рук.

— Где мы? Что произошло? — и я прикоснулся губами к теплой Ксениной ладошке.

— На планете У.

В этот момент глухой удар в дверь каюты известил о приходе Обжоры. Индикаторы двери не реагировали на маленький рост кота, и поэтому не открывались. Для того, чтобы войти, Обжора разбегался и в прыжке таранил дверь своей собственной головой. Таким образом, ни одна дверь на корабле не была для него недоступной. Влетая, в буквальном смысле этого слова, в каюту, кот тормозил всеми четырьмя лапами в воздухе: столкновение с Ксенией ему было обеспечено. От