– Не много, – хмыкнул Джунаид, похлопывая костяной рукоятью плети по желтым ичигам, поверх которых были натянуты новенькие остроносые азиатские калоши.

– Да, не много, – уже без усмешки подтвердил Таган, по-прежнему не сводивший с Джунаид-хана дерзкого взгляда.

– Завтра придут большевики, они заберут у тебя последнее: жену, детей, юрту, овец – все твое добро, Таган. Я знаю, что говорю. Они оставят только твой кусочек свинца…

– У бедного туркмена добро на спине, ложка за поясом. Вот мое добро, – Таган остервенело дернул свой халат, драный и засаленный. – Человек родился не на коне и не с винтовкой. С омачем[1]жизнь честней. Аллах милостив… Я никуда не пойду.

– Хай, поганец!.. – процедил сквозь зубы Джунаид-хан и, коротко взмахнув, хлестнул Тагана по лицу камчой.

След плети отпечатался иссиня-бледной полосой от правой брови до верхней губы и на глазах потемнел, вздулся, засочившись кровавыми росинками.

Нервный скакун ахалтекинской породы, каких с незапамятных времен выводят только в Ахальском оазисе, будто почуяв настроение хозяина, шарахнулся в сторону. Джунаид-хан, потрясая плеткой, закричал:

– Вы еще пожалеете, что родились на свет людьми, а не свиньями! До самой могилы будете жалеть!.. – и, круто повернув сноровистого коня, поскакал прочь. За ним сквозь толпу, расшвыривая людей лошадьми, устремилась ханская охрана.

А люди разбегались с мрачными лицами к своим юртам, пригнувшись, вобрав голову в плечи, будто ждали погони или даже выстрелов в спину.

Таган, запыхавшись, вошел в свою юрту и остановился на пороге, раздумывая, что делать дальше. Из сумрака, пронзенного узкими лучами солнца, проникавшими сквозь драную кровлю, смотрели встревоженные глаза жены, дочерей.

– Надо прятать девочек, жена, – сказал устало Таган.

Она подошла к нему.

– У тебя кровь. – Концом платка Огульгерек попыталась стереть кровь с лица мужа.

– Оставь, – он легонько отстранил ее руку. – Делай, что я сказал. Где Ашир?

Огульгерек недоуменно пожала плечами, тревожно заглянула в глаза Тагану.

– Он возился с псом Гапланом… Слышала, как гремела собачья цепь. Может, там…

Таган, не дослушав жену, вышел вон.

А там, где конные нукеры – воины Джунаид-хана развлекались дракой собак, не смолкали азартные крики. Одна собака уже лежала с перегрызенным горлом, а вторая, изрядно потрепанная, поскуливая и облизывая раны, еле волочась по земле, пыталась уползти подальше от гогочущих людей.

Теперь в середине круга дрались мальчишки. Те самые двое, Ашир и Нуры, которых нукеры хана заставили привести на бой своих собак. Они кидались один к другому, колотили друг друга кулаками, впивались ногтями в лицо, кусались… По лицам их была размазана грязь, кровь вперемешку с невысохшими слезами обиды.

– Бас!.. Вур, вур!.. – орали нукеры. – Так ему! А ну, дай еще оборвышу!..

Отцы, Таган и Курре, почти одновременно подошли к толпе, где барахтались их сыновья. Некоторое время они стояли молча, не вмешиваясь в драку. Но когда худощавый и жилистый Ашир, вывернувшись из-под навалившегося на него Нуры, оказался сверху, Курре не выдержал, выбежал на середину круга и, схватив Ашира за шиворот, отбросил его.

– Забери своего щенка, Таган, пока я не искалечил его! – крикнул Курре. Он повернулся к сыну. Увидев слезы, оставляющие светлые полоски на грязных щеках Нуры, наотмашь ударил его по лицу, да так, что тот даже покачнулся. – Я тебя научу, как надо драться…

Разочарованные таким концом, ханские нукеры расходились, галдя и похохатывая.

– Он напал на тебя сзади? – допрашивал Курре плачущего сына. – Сын Тагана иначе поступить не мог…

– Это неправда! – звонко крикнул исцарапанный, но бодрый Ашир. – Скажи, Нуры…

– Да, сзади, отец, – кивнул Нуры, пряча глаза.

– Я так и знал. Сын труса – конечно же, трус…

– Я не нападал сзади! – защищался Ашир. – Мы честно дрались… Спросите у любого нукера… Когда мой Гаплан вцепился в его паршивого пса, конники кричали: «Собака оборвыша загрызла Елбарса, теперь ты загрызи самого оборвыша!» Он первым ударил меня. Я драться не собирался…

– Пойдем, Ашир, – Таган положил руку на плечо сына. Они торопливо зашагали к своей юрте.

– Трус! Трус! Трус!.. – неслись им вслед всхлипывания Нуры.

Аул все больше и больше охватывала тревожная суета – Таган и Ашир прибавили шагу. От некоторых юрт остались одни только остовы. Кошмы, ковры, одеяла, шерстяные мешки-чувалы – весь скарб грузили на верблюдов, лошадей, ишаков. То и дело куда-то уходили небольшие отряды всадников. В отдалении грохотали глухие раскаты – не то выстрелов, не то грома. Они вносили в аул сумятицу, порождали волнение. В воздухе пахло гарью, пылью и тревогой.

Ашир еле поспевал за широким шагом отца, с беспокойным недоумением поглядывая на него снизу. Он что-то хотел спросить, но решился на это лишь у самой юрты:

– Почему ты не ответил отцу Нуры? Разве ты трус? Разве не ты однажды на соревнованиях положил его отца, Курре, на обе лопатки? Ты же лучший пальван на всю округу!.. У тебя кровь на лице. Кто посмел тебя ударить, отец?

Таган молчал. Ему было не до мальчишечьих обид: иные думы буравили голову.

– Мы тоже поедем за всадниками Джунаид-хана? – не умолкал Ашир.

– Нет.

– Почему? – разочарованно удивился Ашир. – Нукеры говорили, что, если не уйдем, большевики сожгут аул, а нас убьют…

– Я думал, ты у меня уже взрослый, Ашир, а ты задаешь так много глупых вопросов сразу… Возьми лопату и иди за мной.

Таган вошел в юрту, быстро скатал лежавшие на полу ветхие кошмы и, поплевав на шершавые ладони, с силой вонзил лопату в сухую землю рядом с очагом, где стоял закопченный таганок. Тут же стал рыть и Ашир, стараясь не отставать от отца. Но у мальчика не получалось так сноровисто, как у Тагана. Подросток остановился на секунду, чтобы перевести дыхание.

– Зачем яма, отец?

– Быстрей, быстрей! – рассердился Таган и, повернувшись к жене и дочерям, крикнул: – А вы что стоите? Выгребайте землю руками!

Обе дочери и жена бросились помогать мужчинам. Вскоре рядом с глубокой ямой выросла большая куча земли. Ашир, не выпуская лопату из рук, устало присел на корточки. Таган, сбросив на дно ямы подушки, приказал дочерям:

– Джемал, Бостан, будете сидеть здесь не дыша, что бы ни случилось, пока я или Ашир не отбросим кошму. Принеси им сюда кувшин воды, жена…

Девочки одна за другой спустились в яму. Мать подала им туда кувшин. Таган положил поперек ямы обе лопаты, несколько веток кустистого гребенщика и накрыл сверху кошмой, оставив лишь небольшое отверстие для дыхания. Поверх кошмы отец и сын набросали тонкий слой земли.