От станции тропинка шла через дубовую рощу. Густые кроны огромных деревьев почти не пропускали солнечные лучи. Подлеска под ними не было — лишь мягкая невысокая трава. Несколько человек, вышедших из электрички вместе со мной, куда-то разбежались, и я шёл один.

Когда-то давно такие места наши предки называли священными рощами и приходили в них, как в храм, для совершения культовых обрядов.

Наверное, пора рассказать о себе. Тут всё просто. Я — сумасшедший. Сумасшедший официально, с диагнозом шизофрения.

Когда-то давно в моей жизни возникли кое-какие сложности. Забить на них не получилось, а прятаться в алкогольном дурмане не хотелось. Поэтому я обратился к врачу. А дальше… Несколько месяцев в «желтом доме» с сомнительным лечением и вечное клеймо в медицинской карте.

Но так как машины у меня давно нет, государственных и других особо важных должностей я не занимаю, то это на мой жизни почти никак не отразилось.

Веду я себя более-менее адекватно и уж точно не буду в электричке бросаться на людей с молотком, если спор зайдет в тупик. Не буду ли? Ох, не знаю, не знаю…

Я вообще-то не люблю спорить. Спор — это не про истину, спор — это про доминирование. Поэтому часто этим любят заниматься глупые жёны и мелкие самовлюбленные начальники.

Несмотря на стопроцентные факты и аргументы, спорщики почти никогда не приходят к согласию.

А истину каждый ищет сам. Если не боится.

Желание доминировать — это наследие долгого пути, который прошёл человек, эволюционируя из одноклеточной амёбы. Это значит, что каждый раз пытаясь выиграть спор, вы пытаетесь сожрать оппонента и доказать, что вы больше его достойны хорошего места под солнцем и хорошего партнера для секса.

Когда люди жили в пещерах, всё решалось в драке у костра на дубинках за право оплодотворить самку с широкими бёдрами. Потом процесс чуть окультурили и стали устраивать рыцарские турниры с тем же призом.

Теперь мечи и копья заменили банковскими картами и социальными сетями. Но это только у «цивилизованных» народов. Остальные всё решают по-прежнему: банальным мордобоем.

Конечно, в спорах в электричке, в очередях и на автодорогах никто не ищет истину, даже про доминирование речи нет. Эти люди в глубине души уже знают своё место в пищевой цепочке и, не имея желания и возможности выбраться с этого дна, срываются друг на друге. Мерятся своими никому уже не нужными писюнами.

Поэтому всех этих пассажиров поезда, идущего в небытие, объединяет ненависть к успешным людям, и при этом они почему-то уверенны, что государство обязано о них заботиться. А зачем это ему, государству? Государство — это аппарат, обслуживающий правящий класс. А в России правящий класс уже давно не пролетарии с колхозниками.

Если человек в шестом классе решил, что образование штука ненужная, логарифмы и Достоевского на хлеб не намажешь, подсел на алкоголь — это его право и личный выбор. Задача власти лишь присматривать за тем, чтобы эти люди не перебили друг друга в бессмысленных пьяных драках. Да и на это, по большому счёту, государству наплевать. Элите дешевле отгородиться от народа заборами, ЧОПами, правильными законами, ложными смыслами и фальшивыми целями.

Раздумывая об этой ерунде, я уже прошёл половину пути, как вдруг в голове возник вопрос, на который у меня не нашлось ответа: «А сам-то ты кто?»

Я остановился посреди леса и рассмеялся. Хорошо, что рядом никого не было. «Если ты так хорошо разбираешься в людях, в том, как всё вокруг устроено, если ты энергичен, смел, решителен, но при этом беден как церковная мышь, то ты не просветлённый буддист-отшельник, а обычный неудачник!»

Именно так и сказал много лет назад мой друг и компаньон, когда я решил бросить совместный бизнес и стать свободным художником. Время показывает, что, скорее всего, в нашем долгом споре прав был он.

Ромка был уверен, что главная цель любой работы — деньги. Я же утверждал, что работа должна в первую очередь приносить радость.

— Когда работа в радость — это хобби. Хобби — это увлечение. Сегодня есть, завтра прошло, — отвечал Роман. — Так ничего хорошего не получится. Увлеченные люди ненадежны. Им для осуществления своих грандиозных замыслов сначала всё нужно разрушить. Разломать до основания… А затем… А затем им становится скучно. И они всё бросают. Созидают работяги. И делают они это ради денег. Потому что деньги — основной показатель твоего успеха, а значит деньги — главный приоритет.

Не сумев ничего доказать ни ему, ни себе, ни другим, я спрятался в ракушку. Как я мог ему объяснить, что мне тоже стало скучно? Какой смысл в игре, победа в которой для тебя больше не имеет смысла?

Читая в юности Драйзера, я думал, что бизнесмен — это созидатель. Но оказалось, писатель просто выдумал и разукрасил несуществующими красками своих финансистов, титанов и стоиков. В реальной жизни это те же закомплексованные пассажиры электрички, пытающиеся что-то доказать самим себе. Едут они в том же направлении, только в более комфортных вагонах. Поэтому и платят за это больше.

Бросив дела и записавшись в свободные художники, я быстро проел накопленные деньги, неудачно влюбился, ещё немного почудил и закономерно отправился на лечение в дурдом.

Когда дубовая роща закончилась, сменившись густым еловым лесом, я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Этот кто-то был совсем близко.

Стало немного не по себе.

Приглядевшись, я увидел за высоко вздыбившимися корнями упавшего дерева большого зверя. За секунду в голове пронеслось всё, что я знал про всяких оборотней, леших и прочих лесных тварей.

Это существо двинулось ко мне. Я даже не смог закричать от страха, но на моё счастье оказалось, что это просто огромная чёрная собака. А собак я не боялся. Даже огромных.

Я скинул из-за спины небольшой рюкзак и присел на корточки, показывая ей, что я не враг. Не сводя с меня глаз, мягко обходя упавшие ветки, пёс, похожий на очень крупного алабая, вышел из леса и остановился. Я достал из рюкзака пакет с бутербродами, взял несколько кусков колбасы и протянул их собаке. Посмотрев мне в глаза и что-то решив для себя, пёс сделал ещё несколько шагов и, медленно нагнувшись к мой вытянутой руке, очень аккуратно взял еду с ладони. Потом отошёл обратно к лесу, положил всё на траву и стал чего-то ждать.

— Не бойся, не отравленная, — улыбнувшись сказал я и откусил маленький кусочек от оставшегося хлеба.

Пёс, наверное, поверил, поднял колбасу и, чуть наклонив голову, начал медленно жевать.

Сколько себя помню,