– Надеюсь, ты хорошо проведешь время, – сказал я с напускной беззаботностью. – И Джозеф будет в восторге. Может быть, сходите в театр или еще куда-нибудь.

– Может быть, – отозвалась она. – Зависит от того насколько он занят.

Джейн включила воду, и я понес свою тарелку в раковину. Жена молчала.

– Да, это отличные планы на выходные, – заметил я.

Она взяла тарелку и принялась ее мыть, а потом добавила:

– Да, кстати…

– Что?

– Я собираюсь остаться не только на выходные.

Я внезапно напрягся.

– А сколько же ты собираешься там пробыть?

Джейн поставила чистую тарелку на стол.

– Недели две.

Конечно, я не винил Джейн за то, что наш брак свернул с наезженной колеи. Я понимал, что по большей части сам тому виной, пусть даже еще и не осознавал, как и почему. Признаюсь, я никогда не был тем человеком, каким меня хотела видеть Джейн, даже в самом начале нашей семейной жизни. Она мечтала, чтобы я был чуть более романтичным – таким, как ее отец, Ной. Этот человек часами мог держать жену за руку или нарвать для нее букет полевых цветов по пути с работы домой. Их отношения очаровывали Джейн даже в детстве. Раз за разом я слышал, как она, болтая по телефону с сестрой, Кейт, удивлялась, отчего мне трудно быть романтичным. Не то чтобы я не пытался – просто, видимо, я понятия не имел, каким образом можно заставить ее сердце трепетать, В нашей семье как-то не принято было часто обниматься и целоваться, поэтому мне неловко выказывать эмоции в присутствии других, особенно детей. Однажды я заговорил об этом с тестем, и он посоветовал мне написать жене письмо. «Объясни, почему ты ее любишь», – предложил он. Это было двенадцать лет назад. Помнится, я попытался последовать его совету, но стоило занести ручку над бумагой, как из головы улетучились все подобающие случаю слова. В итоге я сдался. В отличие от Ноя я всегда испытывал смущение, когда речь заходила о чувствах. Я человек спокойный, надежный, верный, вне всякого сомнения. Но романтика для меня такая же тайна, как и переселение душ.

Просто удивительно, сколько мужчин мучится из-за таких же проблем.

Когда я позвонил в Нью-Йорк, к телефону подошел Джозеф.

– Привет, отец, – поздоровался он.

– Привет. Как дела?

– Ничего себе, – ответил он и после мучительно долгой паузы поинтересовался: – А у тебя?

Я переступил с ноги на ногу.

– Нормально. У нас здесь тихо. – Я помолчал. – Как там мама?

– Хорошо. Я ей скучать не даю.

– Покупки и экскурсии?

– Ну да. А в основном мы просто разговариваем. Я узнал много нового.

Я помедлил. Интересно, на что он намекает? Но Джозеф, видимо, не собирался развивать эту тему.

– Мама дома? – спросил я, изо всех сил стараясь говорить бодро.

– Нет, пошла в магазин. Вернется через пару минут, так что можешь перезвонить.

– Ничего страшного. Передай ей, что я звонил.

– Обязательно… – Джозеф сделал паузу. – Отец, я хотел кое о чем спросить.

– О чем?

– Ты действительно забыл про годовщину?

Я глубоко вздохнул:

– Да. Забыл.

– Как?

– Не знаю. Я все время помнил, а когда этот день настал, у меня просто вылетело из головы. Мне очень стыдно.

– Мама огорчилась, – сказал Джозеф.

– Несомненно.

На другом конце провода снова воцарилась тишина.

– Ты понимаешь почему? – наконец спросил сын.

Я не ответил, но прекрасно знал ответ.

Джейн не хотела, чтобы мы уподобились тем пожилым парам, которые неизменно пробуждали в нас сострадание. Такие люди обычно очень вежливы. Муж подвигает жене кресло и помогает снять пальто, жена заказывает любимое блюдо мужа. Они в точности знают вкусы и пристрастия друг друга (это достигается годами совместной жизни): яичницу не солить, а на тост намазать побольше масла.

Но потом, когда официант удаляется с заказом, оба не произносят ни слова. Они молча пьют и смотрят в окно в ожидании еды. Они могут еще обменяться парой слов с официантом – например, попросить кофе, – а затем немедленно погружаются в собственные мысли. В течение всего вечера они сидят, как посторонние, которые случайно оказались за одним столом. Создается впечатление, что наслаждаться обществом друг друга для них слишком большое усилие.

Может быть, это преувеличение, но порой я задумывался, что доводит людей до такой жизни.

И теперь, когда Джейн уехала в Нью-Йорк, меня вдруг посетила мысль о том, что мы, вероятно, катимся в ту же пропасть.

Встречая жену в аэропорту, я ощутил странное волнение, Это было неприятное чувство, и я с облегчением увидел мимолетную улыбку на лице Джейн, которая шла ко мне, Я забрал у нее чемодан и поинтересовался:

– Как поездка?

– Все хорошо, – улыбнулась Джейн, – Понятия не имею, отчего Джозефу так нравится Нью-Йорк. Там слишком шумно. Я бы не выдержала.

– Ты рада, что вернулась?

– Да. Только очень устала.

– Не сомневаюсь. Путешествия – это утомительно.

Мы помолчали. Я взял чемодан в другую руку.

– Как поживает Джозеф?

– Хорошо. Кажется, он слегка поправился с тех пор, как мы видели его в последний раз.

– Неужели в его жизни не происходит ничего необычного?

– В общем, нет, – ответила Джейн. – Он много работает. Такова уж его натура.

В ее голосе прозвучала непонятная грусть. Я задумался и тут же заметил юношу и девушку, которые обнимались и целовались с таким пылом, словно не виделись много лет.

– Хорошо, что ты снова дома, – сказал я.

Джейн взглянула на меня и перевела взгляд на багажный транспортер.

– Конечно.

* * *

Таково было положение дел год назад.

Хотелось бы мне сказать вам, что все наладилось сразу же после возвращения Джейн, но, увы, нет. Жизнь продолжалась, как и прежде, мы существовали сами по себе, один ничем не примечательный день сменялся другим. Джейн, в общем, не сердилась, но и счастливой не выглядела, а я понятия не имел, что предпринять для изменения неприятной ситуации. Как будто между нами незаметно выросла стена равнодушия и отчуждения. В конце осени, спустя три месяца после годовщины, я стал серьезно задумываться о будущем наших отношений. Я даже решился на разговор с тестем.

Если бы вы знали Ноя Кэлхоуна, то поняли бы, отчего я в тот день отправился к нему. Они с женой Элли перебрались в Крик-Сайд, в дом престарелых, одиннадцать лет назад, в сорок шестую годовщину брака. Я не удивился, не застав Ноя в комнате. Чаще всего, когда я его навещал, он сидел на скамейке у пруда. Я выглянул в окно, чтобы удостовериться.