Как такое может быть вообще?

Как я могла так попасть?

— Вкусная, да… — хрипит Гарик, стискивая меня все сильнее, и слезы на глазах теперь уже от боли, — и не разговаривает… Идеальная баба.

— Гарик, отпусти ее, — неуверенно говорит Варька, — она плачет… И вообще, она не говорит, но не дура. Нажалуется бабке потом…

— Не нажалуется, — хрипит Гарик, жадно лапая меня под гогот остальных парней, — зачем шалашовкой на всю деревню позориться? Да? Малинка? Так?

Я мотаю головой, яростно и злобно, а затем заряжаю ему пощечину. Встреченную хохотом. И еще одну. Такую же, с точки зрения этих скотов, забавную.

— Сиди, Малинка, — смеется Гарик, — я с тебя потом за каждую пощечину спрошу дополнительно.

Лапа на моей талии все тяжелеет, сил бороться катастрофически мало, ужас заволакивает голову.

Я понимаю, что в ловушке, в жуткой ловушке, из которой просто так не выбраться!

— Че у тебя там в телефоне, Малинка? Музон есть нормальный? — Гарик забирает мой телефон, буквально силой разжимая побелевшие пальцы, а я только выдыхаю взволнованно и огорченно. Не удалось мне его незаметно достать, отправить бабушке дозвон…

Последняя надежда пропадает.

Смотрю перед собой, стараясь быть как можно дальше от Гарика и его смрадного дыхания. Но это невозможно сделать, потому что он так и не отпускает меня, держит у себя на коленях, как кошку! И лапает!

Лапает, не давай времени прийти в себя, принять правильное решение! Не могу я думать, когда вот так, бесцеремонно… Не могу найти выход!

Только животное что-то пробуждается, инстинкт жертвы — бежать, вырываться, сопротивляться!

Оглядываюсь в панике вокруг, скольжу по лицам парней и девчонок, сидящих здесь. Надеюсь найти хоть в ком-то поддержку. И не нахожу!

У парней откровенно тупые и похабные взгляды, а девчонки… Одна из них — васильевская, занята только своим парнем, ей вообще плевать на происходящее, а Варька… Варька смотрит злобно и завистливо. Ее саму в этот момент обнимает тот самый парень, что первым схватил меня, и, похоже, ей такой расклад совершенно не нравится.

Она недовольна тем, что Гарик предпочел меня ей. Я настойчиво и умоляюще смотрю в глаза своей якобы приятельнице, пытаюсь донести, что мне не нужен ее Гарик! Господи, мне вообще никто не нужен!

Я не хочу здесь быть!

Я домой хочу, к бабушке!

Но Варька, поймав мой, полный слез и мольбы взгляд, неожиданно кривится презрительно и отворачивается.

Сердце в этот момент просто перестает стучать, и предательство до такой степени жутко и обидно, что я закрываю глаза и плачу.

— Эй, ты чего ноешь, Малинка? — Гарик отвлекается от разговора с соседом, начинает меня лапать интенсивней, забирается за пояс джинсов, и я, умирая от омерзения, смешанного со стыдом, бьюсь в его руках, — да чего ты?

Он удивляется, а затем вытаскивает руку из моего белья, хватает за подбородок и присасывается к губам.

Мерзко, противно елозит вонючим языком внутри, вызывая только рвотные позывы, я изо всех сил цепляюсь за его шею, вгоняю ногти в толстую шкуру.

— Ого! — отрывается он от моих губ, взгляд дурной, бешеный, — вот это да! А ты горячая, а?

Вокруг нас улюлюкают, орут, говорят какие-то гнусности его друзья, и никто, никто не видит моих слез, моих попыток прекратить это, спастись!

Ощущение полнейшей безнаказанности этих тварей и своей беспомощности, ущербности накатывает мощно и лишает сил.

Мне ведь и в самом деле никто не поможет. И этот ублюдок совершенно спокойно сделает со мной все, что ему захочется.

И не важно, что потом он за это ответит (не факт, кстати).

Не важно.

Важно, что я этого не переживу. Точно не переживу. Просто не буду уже такой, какая сейчас. Другой буду.

— А ну пошли, — Гарик встает, хватает меня за руку и, никак не реагируя на мое сопротивление, тащит по тропинке куда-то в сторону речки.

Мы уходим, провожаемые мерзкими комментариями и пожеланиями.

Я все еще пытаюсь выдрать руку из его клешни, но добиваюсь только того, что он останавливается и… Несильно, но чувствительно бьет меня по щеке!

— Засохни, сучка, а то прямо при всех выебу, — злобно говорит Гарик и опять целует в губы.

Затем тащит дальше.

А я…

Я не сопротивляюсь больше. Иду, ошарашенная происходящим. Меня никто никогда не бил. Ни по лицу, ни вообще… Этот унизительный удар словно в один момент низводит меня до положения бесправного существа, не имеющего своего мнения и голоса.

Губа немного немеет, ощущается металлический привкус крови, но это уже не важно… Кровь… Такая ерунда…

Слезы застилают глаза, кусты, куда мы углубляемся, бьют по лицу, я теряюсь в пространстве и потому не сразу понимаю, что мы стоим.

Натыкаюсь на спину Гарика по инерции, тут же пытаюсь отшатнуться.

— Какие вопросы, дядь? — говорит он кому-то нахальным, развязным тоном, по которому понятно, что тормозов у ублюдка нет.

А я неожиданно понимаю, что мы умудрились кого-то встретить! Здесь! Возле речки, в темноте!

Что это, если не спасение?

Начинаю дергаться, пытаясь вырвать руку из хвата Гарика, он злобно и матерно что-то рявкает и прижимает меня к себе.

— Никаких, — голос, низкий, глубокий… Знакомый. И фигура, еле различимая в полутьме, а для меня, учитывая залитые слезами глаза, вообще не различимая… Но огромная. Куда выше гада Гарика!

— Тогда гуляй мимо, — выплевывает Гарик, — у нас тут свидание.

И в доказательство он еще сильнее жмет меня поперек тела, полностью лишая возможности дышать и двигаться.

— Не буду мешать, — вежливо отвечает мужчина и идет мимо, а я могу только беспомощно раскрывать рот, царапать ногтями лапу Гарика и плакать.

Он равняется с нами, и я понимаю, что не ошиблась! Это — тот самый гость тети Мани! Мужчина на мотоцикле!

И он сейчас пройдет мимо. Он чужой. Он не станет мешать Гарику, да и меня точно толком не рассмотрел ни тогда, ни сейчас, в темноте…

Он пройдет, а я останусь тут!

Гарик победно хмыкает, чуть ослабляет хватку, уже понимая, что никуда я не денусь…

А мужчина неожиданно тормозит рядом и смотрит на меня в упор!

И я понимаю: он видит! Он все видит! И мои пальцы белые на запястье Гарика, и полные слез глаза, и губы в крови!

— Вот только вопрос один все же есть… — Он переводит невозмутимый взгляд с меня на Гарика, — девушка в курсе, что у вас свидание? По-моему, нет. Отпусти ее, по хорошему.