Он взял телефон и позвонил в свою квартиру в Западном Берлине. Ответила фрау Марта.

– У нас на Дюрерштрассе будут гости, – сказал Лимас. – Мужчина и женщина.

– Они женаты? – спросила Марта.

– Будем считать, что женаты, – ответил Лимас, на что она разразилась тем смехом, который всегда вселял в него робость. Не успел он положить трубку, как один из полицейских повернулся к нему.

– Герр Томас! Скорее сюда!

И Лимас вышел из будки к посту наблюдателя.

– Там мужчина, герр Томас, – прошептал молодой полисмен. – С велосипедом.

Лимас схватился за бинокль.

Это был Карл. Даже на таком расстоянии его фигура угадывалась безошибочно. Он был в старом плаще из обмундирования вермахта и толкал велосипед. Ему удалось, подумал Лимас, у него все получилось. Он уже миновал проверку документов, осталась только таможня. Лимас видел, как Карл прислонил велосипед к металлическому ограждению и зашел в будку таможенников. «Только не наделай глупостей в последний момент!» – молил Лимас. Но вскоре Карл вышел, приветливо махнул рукой дежурному у шлагбаума, и перекладина в красно-белых полосах медленно поднялась. Он прошел, он приближался к ним, он проделал свой трюк. Оставалось миновать часового из Фопо на дороге и белую полосу. А потом он будет в безопасности.

Но в этот момент Карл, казалось, услышал какой-то звук, почувствовал угрозу: он оглянулся через плечо, оседлал велосипед и стал усиленно крутить педалями, низко склонившись над рулем. Впереди посреди улицы все еще оставался одинокий страж, но теперь он повернулся и пристально смотрел на Карла. Затем совершенно неожиданно вспыхнули бриллиантово-белые лучи прожекторов, поймали Карла и повели его, как фары машины высвечивают в темноте зайца. Донесся пронзительный вой сирены, громкие гортанные голоса отдавали приказы. Двое полицейских, только что стоявших рядом с Лимасом, опустились на колени и продолжали наблюдение сквозь щели, оставленные среди мешков с песком, сноровисто, но без толку щелкая затворами своих автоматов.

Восточногерманский полицейский выстрелил. Причем сделал это точно и умело, оставаясь строго в пределах своей зоны. От первой пули Карла как будто качнуло вперед, а от второй – отбросило назад. Непостижимым образом он все еще продолжал ехать, держался в седле, минуя часового, который теперь палил в него непрестанно. Затем Карл упал и несколько раз перевернулся на асфальте, а через секунду по мостовой заскрежетал металл велосипеда. Лимасу оставалось только надеяться, что смерть Карла была мгновенной.

Он видел, как взлетно-посадочная полоса аэропорта Темпельхоф пропала где-то внизу. Лимас не имел склонности к рефлексиям и не особенно любил философствовать. Он знал, что с ним все кончено, – и для него это был всего лишь факт, с которым предстояло смириться и жить дальше, как живут люди, больные раком или отбывающие тюремный срок. Невозможно было заранее подготовиться, чтобы построить прочный мост из прошлого в день сегодняшний. И он воспринимал свой провал так, как, вероятно, однажды встретит свою смерть – с циничным презрением и отвагой вечного одиночки. Он продержался дольше, чем большинство других, и вот – потерпел поражение. Есть такая поговорка, что собака живет, пока у нее есть зубы. Если прибегнуть к метафоре, то Лимасу зубы вырвали с корнем, и сделал это Мундт.

А ведь десять лет назад он мог пойти по совершенно иной дорожке. Открылось множество вакансий для чисто канцелярской работы в государственном учреждении без вывески, расположенном на Кембридж-серкус[4]. Лимас имел возможность выбрать любую из бумажных должностей и продержаться в своем кресле до глубокой старости. Но это в корне противоречило бы его характеру. Проще было бы уговорить жокея пересесть в кресло продавца билетов тотализатора на бегах, чем заставить Лимаса сменить работу активного оперативника разведки на роль кабинетного аналитика, строящего теории и исподволь подгоняющего их под интересы Уайтхолла. И он до последнего оставался в Берлине, зная, что кадровики теперь каждый год заново рассматривают его досье: упорный, волевой, презирающий бредовые ограничения, уверенный, что ему в очередной раз подвернется нечто важное. У разведчика, как правило, нет моральных принципов, за исключением одного – он должен оправдывать свою работу достигнутыми результатами. С этим принципом приходилось считаться даже мудрецам с Уайтхолла. А Лимас добивался блестящих результатов. До того как столкнулся с Мундтом.

Оставалось только поражаться, как быстро Лимас понял, что появление Мундта стало для него пресловутой надписью на стене, приговором, который рано или поздно будет приведен в исполнение.

Ганс-Дитер Мундт родился сорок два года назад в Лейпциге. Лимас изучал его личное дело, видел фотографию на внутренней стороне обложки: бесстрастное жесткое лицо под шапкой соломенно-желтых волос; знал наизусть историю его восхождения к власти в Абтайлунге[5], где он занял вторую по важности должность, эффективно руководя всеми операциями. Мундта ненавидели даже сотрудники его собственной организации. Лимасу об этом сообщали и перебежчики, и Карл Римек, который был членом президиума Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) и входил в комитет по безопасности вместе с Мундтом, вселявшим страх даже в него. И, как выяснилось, боялся он не зря, потому что Мундт расправился и с ним тоже.

До 1959 года Мундт оставался в Абтайлунге незначительной фигурой, работая в Лондоне под крышей восточногерманского представительства сталелитейной промышленности[6]. Но потом ему пришлось срочно бежать в Германию, чтобы спасти свою шкуру после убийства двух собственных агентов, и больше года никаких новых сведений о нем не поступало. Затем совершенно внезапно он вдруг всплыл в штаб-квартире Абтайлунга в Лейпциге в роли начальника отдела материального обеспечения, отвечавшего за распределение валюты, снаряжения и людских ресурсов в целях осуществления особо важных операций. К концу того года в недрах Абтайлунга развернулась ожесточенная борьба за власть. Число и влияние офицеров советской разведки, работавших в ГДР, резко уменьшилось, нескольких ветеранов из старой гвардии отстранили от дел по идеологическим мотивам, и на передний план выдвинулись три фигуры: Фидлер стал начальником контрразведки, Ян занял пост Мундта как главного финансиста и снабженца, а сам Мундт вытянул воистину выигрышный билет – должность заместителя директора оперативного отдела – немалое достижение для человека, которому едва исполнился сорок один год. И стиль работы отдела сразу же радикально изменился. Первым агентом, которого лишился Лимас, стала девушка. Она была лишь звеном в цепочке, выполняя главным образом обязанности курьера. Ее застрелили на улице Восточного Берлина, когда она выходила из кинотеатра. Убийцу полиция так и не нашла, а Лимас поначалу даже был склонен считать ее гибель случайностью, никак не связанной с работой. Месяц спустя носильщик с железнодорожного вокзала в Дрездене, бывший агент из организации, созданной Питером Гилламом, был найден за путевым тупиком мертвым и изуродованным до неузнаваемости. Лимас уже знал, что это не могло быть простым совпадением. Вскоре арестовали и негласно приговорили к смертной казни еще двух членов одной из сетей, находившихся под контролем Лимаса. Так продолжалось какое-то время – противник действовал решительно и беспощадно, выбивая почву из-под ног британской разведки.