И вот теперь, когда американочка убыла в свой Уортон, да и Димина поездка подходила к концу, он понял, что практически ничего не знает ни о Голландии, ни об Амстердаме. К примеру, он слыхал, что здесь до черта каналов. (Кажется, больше ста?) Он слышал, что центральная площадь города называется Дам-сквер. (В честь Жан-Клода Ван Дамма?) Еще откуда-то вылезла информация, что в год сюда приезжает до шести миллионов туристов (о, как он их понимает!) и что именно в Амстердаме можно увидеть картину Рембрандта “Ночной дозор”… Он даже репродукцию этого “Дозора” наблюдал каждый день – с позиции “мужчина сзади” Рембрандт в его номере смотрелся изумительно. Вот, кажется, и вся полезная информация. Музей секса, куда Дима с американкой забрели однажды под утро, в очерк вставить удастся, видимо, лишь краешком.

Но разве опытных журналеров может напугать отсутствие материала? К тому же не все еще потеряно. До Москвы лету – три с половиной часа. Он возьмет в самолете пару интервью у более сознательных туристов. А пока выпьет еще один настоящий, ядреный “Хайнекен”.

Мобильник зазвонил, когда Дима расплачивался с барменом. “Не иначе руководительница группы меня окончательно потеряла”, – досадливо подумал Полуянов, нажимая на кнопку приема.

– Дима? – услышал он в трубке далекий и властный голос. Звонил главный редактор. Дима слегка напрягся. По пальцам можно было пересчитать случаи, когда главный звонил ему по приватным телефонам: в основном по поводу острых моментов в его статьях. Но сейчас у Димы в секретариате не имелось ни одного “гвоздя”. Чего же тогда главный звонит?

– Да, Василий Степанович, это я, – проговорил Полуянов.

"Может, главному донесли о моем “плохом поведении” в Голландии? – мелькнула даже мысль. – Да нет, не те времена. Кого это сейчас колеблет…"

– Димочка, боюсь, у меня для тебя плохие новости.

– Что случилось? – напрягся Дима.

– Твоя мама…

– Что?! – выкрикнул в трубку Дима, предчувствуя нечто недоброе.

– Она… Она скончалась. Скоропостижно. Мне очень жаль.

– Как?!

– Кажется, ее убили.

– Убили?!

– Да. Похоже, какие-то хулиганы. В подъезде. Я тебе искренне соболезную. И все сотрудники – тоже. Мы тут приняли решение, что затраты на похороны редакция возьмет на себя. А ты… Словом, выражаю тебе свое соболезнование. И ждем тебя в Москве.

То же самое время

По вечернему темному проспекту автомобили катились в основном в противоположную сторону: к окраинам Москвы. Обратно просвистывали редкие фары. Прохожие промозглым вечером отсутствовали как класс, как вид, как отряд. И ровно никого не было возле телефонной будки, неподалеку от которой остановилась машина, ехавшая в сторону центра.

Мужчина выключил мотор, вылез из авто. Невзирая на пустоту проспекта, запер машину. Вошел в тесное пространство телефонной будки. Вдвинул в прорезь карту, снял трубку. Не снимая перчаток, отщелкал на клавиатуре семь цифр. Трубку взяли после пятого гудка.

– Мама ? – радостно прокричал тот, что звонил из будки.

– Какой вы номер набрали? – ответил раздраженный голос.

Человек растерянно назвал.

– Не правильно, – сухо проговорили на другом конце провода и тут же повесили трубку.

Человек вышел из будки, вернулся к машине, завел, отъехал от тротуара.

Спустя пятнадцать минут, когда он уже стоял в пробках внутри Садового кольца, человек достал из бумажника телефонную карту, по которой только что звонил. Потом зашвырнул ее на полосу встречного движения.

А тот мужчина, которому звонил автомобилист, сразу, как положил трубку, провел на листе бумаги короткую резкую черту. Или тире? Или минус? Затем добавил после минуса цифру “два”.

Подумал недолго, а потом косой диагональной чертой преобразовал двойку – в восьмерку. Затем – задумчиво заштриховал ее внутренности. Наконец отложил ручку, смял бумажный лист и легким движением кисти бросил комок в корзину. Катыш лег точно в цель. “У меня всегда все получается”, – произнес про себя человек любимую, почти магическую фразу.

Дима. Прошло четыре дня

Его разбудила музыка. Вырвала из сладкого сна. Снилась ему свобода – в виде яхты, скользящей вдаль от берега по искрящимся волнам. И еще снилась любовь – в образе двух девчонок в купальниках рядом с ним, на той самой яхте.

Проигрыватель разбудил, как положено, в восемь. К музыке отчего-то приплеталось мяуканье. Откуда у него в музыкальном центре кошка? Кошачий визг вернул его из сладких нитей сна к непоправимой яви.

Орет мамин кот. Он перевез его к себе домой.

Потому что вчера он похоронил маму.

Вспоминать об этом было невозможно. Поэтому Дима немедленно вскочил и отправился на кухню. Жирный кот Бакс побежал, непрерывно крича, вслед за ним. Котяра просил еды. И, наверное, хотел в туалет. Ни кошачьей пищи, ни песка в холостяцком быту Димы не было. Надо было тащиться в магазин за всякими там “муркасами”. Что ж, Дима готов был заняться чем угодно, лишь бы не думать о маме.

Голова трещала со вчерашних поминок. Кажется, он здорово перебрал. Во всяком случае, как возвращался домой (с котом в руках?), Дима не помнил. Похмелье тоже помогало не думать о маме. Можно было представлять себе, что она не умерла, а просто уехала. Сейчас ее нет в Москве, но мама обязательно вернется. Когда-нибудь.

Слишком остра и неожиданна была потеря. Всего несколько дней назад она была жива, и Дима вспоминал о ней в Амстердаме – как о живой. Он купил ей там на алмазной фабрике колечко с крошечным бриллиантиком. У бедной мамы во всю ее жизнь не было ни единого бриллианта. Он представлял в Голландии, как приедет к ней домой в однокомнатную квартирку на проезд Шокальского, достанет бархатную коробочку, протянет… А она примет подарок, опасливо раскроет, обрадуется – и смутится. И наверное, покраснеет, словно девчонка.

А оказалось: некому краснеть, радоваться, смущаться.

Постылое кольцо Дима запрятал поглубже в сервант. И старался все эти дни до похорон не думать о маме. Право, если начать думать – в этих мыслях можно было слишком далеко зайти. И вообще – перестать думать о чем-нибудь, кроме нее. И значит, просто выйти из строя.

А Дима совсем не хотел выходить из строя. Теперь, помимо обычных ежедневных забот, у него появилось новое дело. Он хотел отомстить. Найти этих сволочей, что испыряли ножами его мамулю. Кто они были: наркоманы? алкоголики? отмороженные подростки? бомжи? Все равно. Против этих гадов Дима чувствовал красную, огненную, яркую злобу. И уж вот это чувство он в себе притушать не собирался.

Небритый, неумытый, Дима вывалился на улицу и побежал в ближайший супермаркет. Надо позаботиться о бедном животном.

Одинокие кассирши в магазине смотрели на него с удивлением: неопохмеленный, небритый красавчик покупает с утра пораньше странный набор: баночки с кормом, плошку для кормления домашних животных, лоток и наполнитель для кошачьего туалета…