Она испытывала в этом какую-то острую необходимость и не могла устоять перед этим желанием. Венцемиру было совсем не до веселья. Никто и никогда не намекал ему на какие-то особенные отношения между его женой и Велико, но он испытывал неприязнь к этому самоуверенному заместителю командира батареи. А может быть, Жасмина лишь хотела его подразнить, проявляя внимание к одному из представителей нового строя? Она не однажды уже испытывала Венцемира таким образом. В сущности, пусть она делает все, что ей угодно, лишь бы оставалась при нем, в его доме, чтобы люди знали, что ее муж — он, подпоручик Велев.

— А если этот замысел станет реальностью? — Жасмина следила за движением каждого мускула на лице мужа. Она знала, какой он скрытный человек, и поэтому не жалела его. Понимала, что не из-за любви он настойчиво просил ее и столь торжественно обставил возвращение в их дом. Принимая те или иные решения, Венцемир неизменно проявлял исключительную расчетливость и никогда ни о чем не забывал, но упускал из виду самое главное: эта расчетливость все больше отдаляла Жасмину от него.

Жасмина знала это его ледяное спокойствие, которое почти всегда сопровождалось «великодушной» улыбкой. В такие минуты она еще сильнее ненавидела мужа.

Она понимала, что и в данный момент он обдумывает плюсы и минусы своего ответа и поэтому медлит. Но она тоже научилась молчать. Войдя сюда, она сразу же почувствовала, что этот каменный дом ей чужд, что ее связывает с ним только Велико, образ которого она носит в своем сердце постоянно. Жасмина никогда не могла бы отказаться от Велико, и сознание этого делало ее еще более дерзкой.

Венцемир посмотрел на свои часы:

— Через час они оба будут здесь.

В тот вечер он не думал о цене потери. Жасмина рядом с ним. Она будет с ним и завтра, и послезавтра, и всегда! На этот счет у него не осталось никаких сомнений.

«Я устрою им очную ставку. Пусть они наконец поймут: то, что между ними было, могло продолжаться только до вчерашнего вечера...» Венцемир в задумчивости начал ходить по комнате, но полковник остановил сына.

— Сожалею, но ни того, ни другого нет в городе, — глухо прозвучал его голос.

Больше всего на свете полковник Велев хотел увидеть за столом всю свою семью. К своему огорчению, он вдруг понял, что стал лишним. Теперь даже во сне Велева тяготило одиночество, и он начал страшиться его. Оно терзало душу и не давало покоя. Ему хотелось, чтобы вокруг были люди, много людей, и он мог бы успокоиться, уверовав в то, что хоть кому-нибудь, но все-таки нужен!

Жасмина продолжала сидеть в той же позе — спиной к нему. Она посмотрела на Венцемира, стоящего в середине гостиной. Он не стал спорить с отцом, хотя до этого успел сообщить жене, что видел и Пешева, и Граменова перед тем, как уйти из казармы.

— Пойду переоденусь! — сказала Жасмина. Ее слова прозвучали резко, как угроза. В какое-то мгновение Жасмине захотелось запереться у себя в комнате и не выходить оттуда до утра. Потом ей показалось страшным провести всю ночь в одиночестве в этом доме, где она потеряла своего ребенка... Весь год она жила мечтой, трепетным ожиданием чего-то необыкновенного. Сюда она приехала, чтобы увидеть Велико. Она вдруг разозлилась на себя. Велико сказал Жасмине, что в ее комнату переселили Ярослава из-за его раны и болезни. Она направилась именно туда и резко открыла дверь.

— Жасмина, не сюда! — Венцемир остановился перед другой комнатой. Но Жасмина не тронулась с места. У нее перед глазами стояла железная кровать Ярослава, застланная серым солдатским одеялом. И подушка набита соломой, но ни одна подушка не была для нее мягче этой. Когда Велико целовал ее, под головой что-то слегка шуршало... А все остальное в этой комнате оставалось на своих прежних местах. И она осталась бы здесь навсегда, но... Что же она хотела вернуть? Любовь и нежность или мгновения, которые никогда не забываются?.. В этот дом она пришла с Венцемиром, потому что обещала, но сейчас уже никакое обещание не удержало бы ее.

«Никогда не поздно!» — подумала она. Что именно «не поздно», она не смогла бы объяснить, но вдруг вся игра показалась ей смешной, трагикомической. На миг она зажмурила глаза, потом прикрыла дверь и, ни на кого не глядя, стала спускаться по широкой лестнице...

Венцемир долго смотрел на оставленную открытой парадную дверь. Опомнился он только тогда, когда замерли шаги Жасмины. Он остался один. Его планы рухнули, он понимал это, но не нашел в себе сил сопротивляться. Он не видел ничего, кроме бледного света уличного фонаря. Потом бросился следом за Жасминой и тоже не закрыл за собой дверь.

Полковник Велев не шелохнулся. Ему было очень тяжело, но в то же время на удивление спокойно, как будто случившееся не имело отношения ни к нему, ни к его сыну. Полковник во всем любил ясность и точность. Повернувшись к столу, он заметил, что бутылки с вином поставлены как попало. Он подошел и расставил их в одну линию. Потом опустился на стул лицом к распахнутой настежь двери и стал ждать. Услышав на лестнице шаги, он сразу же оживился и опять подошел к раскрытой стеклянной двери, ведущей в столовую.

Лицо у Венцемира стало бледным, глаза потемнели. Он не замечал ничего вокруг. Полковник подошел к сыну. Он испытывал горячее желание чем-нибудь привлечь его взгляд, вернуть блеск его глазам. И вспомнил, что они с Венцемиром уже давно не разговаривали по-мужски, откровенно. Постоянно куда-то торопились, а их дороги все больше расходились. Вот и сейчас он хотел заговорить с сыном, но не успел.

— Ты разбил мою жизнь! Ты, и только ты! — как эхо, прозвучал голос Венцемира.

— Мила пошла за хлебом. Хлеб совсем неважный, но когда он еще теплый...

— Это ты пустил сюда Ярослава! Ты отдал ему комнату Жасмины! Ну и живи с ним, с этим чахоточным...

Полковник еле сдерживался, не позволяя своему страданию взять верх.

— Отныне я тебе больше не сын! — Он дошел только до гостиной и тут же покинул отца. Наверное, для того и вернулся, чтобы бросить в лицо отцу эти слова.

Полковник остался стоять у стола. Когда дверь с шумом