Миновав череду бронированных дверей, они оказались в приемном покое и подошли к другой круглой стойке с компьютерами, где медсестры вели документацию. Там их встретила другая женщина и другая встревоженная улыбка. Она сняла телефонную трубку и позвонила доктору.

Вполне могу себе представить их в тот момент. Шарлотта в бежевом платье для коктейлей с волосами, аккуратно заколотыми шпильками в пучок, и сложенными на груди руками, рисуется и злится. Как на Дженни, так и на персонал, который, по ее мнению, осуждает дочь и перемывает ей кости. И Том, на полфута выше жены, переминается с ноги на ногу, засунув руки в карманы брюк цвета хаки, все больше и больше нервничает по мере того, как его инстинкты льют воду на мельницу проносящихся в голове мимолетных мыслей. Потом они оба сойдутся во мнении, что те несколько минут, когда они ждали врача, показались им долгими часами.

Будучи женщиной восприимчивой и ранимой, Шарлотта сразу засекла трех полицейских, потягивавших в углу кофе из бумажных стаканчиков. Они говорили с медсестрой, повернувшись к Крамерам спиной. Потом сестра увидела Шарлотту, послышался шепот, они повернулись и взглянули на нее. Том смотрел в другую сторону, но и от него не ускользнуло повышенное внимание, которое они к себе привлекали.

Ни один из них впоследствии не помнил, какие конкретно слова произнес врач. Шарлотта наверняка быстро констатировала, что они знакомы – дочь доктора училась в той же начальной школе, что и Лукас, только на класс младше, поэтому теперь ее все больше и больше волновала запятнанная репутация Дженни и то, как случившееся отразится на их сыне. Доктор Роберт Бейрд. Под сорок. Тучный, с жидкими светло-каштановыми волосами и добрыми голубыми глазами, сужавшимися в щелочки когда он произносил определенные слова, от которых щеки его поднимались вверх. И Шарлотте, и Тому запомнились какие-то обрывки фраз, когда он стал говорить о травмах.

Внешние повреждения промежности и ануса… разрывы тканей в области влагалища и прямой кишки… кровоподтеки на шее и спине… хирургическое вмешательство… швы… улучшение состояния.

Слова вылетали из его рта и парили где-то рядом, будто произнесенные на иностранном языке. Шарлотта качала головой и с безразличным видом твердила «нет». Она решила, что их спутали с родителями какой-то другой пациентки, и пыталась остановить доктора, стараясь уберечь его от последующего смущения и замешательства. Женщина еще раз себя назвала и сказала, что ее дочь привезли в больницу только потому, что она «перебрала» на вечеринке. Том потом вспоминал, что в тот момент хранил молчание, будто полное отсутствие звуков с его стороны позволяло остановить время перед тем, как оно двинется дальше по пути, который он уже разглядел.

Доктор Бейрд умолк и бросил взгляд в сторону полицейских. Один из них, детектив Парсонс, направился к ним – медленно и с явной неохотой. Том с Шарлоттой отошли в сторонку. Парсонс заговорил с Бейрдом. Доктор покачал головой и посмотрел на свои черные туфли. Затем вздохнул. Парсонс пожал плечами с таким видом, будто за что-то извинялся.

Потом Бейрд повернулся, подошел к Крамерам и, сложив на груди руки, будто в молитве, сказал всю правду – сжато и без обиняков.

Вашу дочь нашли в лесу за домом на Джанипер Роуд. Ее изнасиловали.

Доктор Бейрд запомнил звук, который в тот момент издал Том Крамер. Не слово, не стон, не сдавленный крик – что-то такое, чего он раньше никогда не слышал. Он звучал отголоском могилы, будто какая-то частичка естества Тома умерла насильственной смертью. Колени у него подогнулись, он стал заваливаться на Бейрда, но тот подхватил его под руки и не дал упасть. На помощь тут же бросилась медсестра, предложила Тому сесть в кресло, но он отказался.

Где она? Где моя девочка? – спросил он, оттолкнув от себя доктора. Потом рванулся к занавескам палат приемного отделения, но сестра схватила его сзади и не пустила.

Ваша девочка там, – сказала она. – С ней все будет в порядке… она спит.

Они подошли к палате, и сестра отдернула занавеску.

Поскольку у нас тоже есть дочь – наш первенец, ее зовут Меган, сейчас она уехала и учится в колледже, – жена как-то призналась мне, что не раз примеряла на себя подобные ситуации. Когда увидела, как Меган впервые выехала со двора за рулем нашей машины. Когда она уехала в Африку по программе летнего отдыха. Когда мы застали ее взбирающейся на высокое дерево, что теперь кажется нам событием далекого-далекого прошлого. И таких примеров можно было бы привести великое множество. Жена закрывала глаза, в ее воображении рисовались то груда искореженного металла вперемешку с изуродованными человеческими останками, то вождь дикого, воинственного племени с мачете в руке, перед которым наша дочь, рыдая, стоит на коленях. Или безжизненное тело со свернутой шеей, лежащее на траве. Родители живут со страхом в душе, и то, как мы с этим страхом справляемся, как перебарываем его, зависит от слишком большого количества факторов, перечислять которые здесь нет никакой нужды. Моя жена вынуждена проходить через все это, видеть перед глазами подобные образы и испытывать в душе боль. Затем она складывает все это в коробочку, ставит на полку, а когда ее неотступно начинает одолевать беспокойство, смотрит на коробочку, пропускает тревогу через себя, не позволяя ей поселиться в глубинах ее естества, и продолжает радоваться жизни.

Она описывала мне подобные образы, иногда немного всплакнув у меня на груди. В основе каждого ее рассказа неизменно лежало тесное соседство чистоты и порочности, добра и зла, и это постоянство меня в немалой степени интриговало, потому как что может быть чище и прекраснее ребенка?

В палате Том Крамер взглянул на дочь и увидел то, что моя жена только рисовала в своем воображении. Небольшие косички, стянутые резинками, разбитое в кровь лицо. Потеки черной туши на щеках, все еще пухлых, как у ребенка. Розовый лак на сломанных ногтях. Одинокая серьга в ухе с камешком, соответствующим ее знаку зодиака, вторая мочка порвана и окровавлена. Эти серьги он купил дочери на день рождения. Вокруг – металлические столы с инструментами и пропитанными кровью тампонами. Врачи еще не довели свое дело до конца, поэтому в палате пока не убрано. Рядом с Дженни на стуле сидит женщина в белом халате и меряет ей давление. У нее стетоскоп, она удостаивает их лишь мимолетным взглядом и тут же возвращается к шкале тонометра на гибком резиновом шланге. В углу, стараясь никому не мешать, стоит женщина-полицейский, в руках у нее открытый ноутбук.

Подобно тому, как на пороге смерти «перед глазами человека проходит вся жизнь», Том вдруг увидел Дженни новорожденной, завернутой в розовое одеяло. Вновь ощутил теплое дыхание на шее, когда она засыпала у него на руках, почувствовал крохотную ручку в своей ладони и тельце, крепко обнимавшее его за коленку. Услышал радостное хихиканье, доносящееся из пухлого, мягкого животика. Его отношения с дочерью не были омрачены подводными камнями неправильного поведения. Это, скорее, был удел Шарлотты Крамер, и в этом отношении, должен заметить, она, сама того не сознавая, сделала им обоим подарок.

Ярость и гнев к насильнику пришли, но не в тот момент, а позже. В ту минуту Том видел, слышал и чувствовал только одно – собственную неспособность защитить свою маленькую девочку. Отчаяние его не поддается ни измерению, ни сколько-нибудь адекватному описанию. Он расплакался как ребенок – рядом с медсестрой, рядом с дочерью, безжизненно лежащей на кровати.