контейнер с непонятными надписями красной краской. А после того, как заканчивает и с этим, вежливо попрощавшись, удаляется.

Пациент всё ещё без сознания. Не уверена, насколько рана является действительно несерьёзной, как говорит Имаи-сан, всё-таки повязка, закрывающая рану, ничуть не маленькая. Я подхожу поближе, чтоб разглядеть лучше, и даже позволяю себе слегка наклониться, заметив чёрные символы, вбитые под кожу.

На японском.

Или китайском?

А может на ещё каком-то языке.

В иероглифах я не сильна.

Но становится вдвойне интересно.

Надпись – довольно крупная, тянется от линии солнечного сплетения, вдоль живота и ещё ниже. Задумываюсь над тем, чтоб у Имаи-сана спросить как-нибудь, если подвернётся такая возможность. И тут же ругаю себя за подобную мысль. Представляю его вытянутое лицо, когда озвучу нечто подобное.

Хоть на телефон фотографируй и переводчиком пользуйся!

С другой стороны, а зачем фотографировать и откладывать на потом? Если незнакомец всё равно в отключке.

Кто или что мешает сделать это прямо сейчас?

А ничего!

Мысль оказывается настолько забавной, что невольно улыбаюсь, потянувшись к заднему карману джинс, в котором припрятан мобильник. И случайно задеваю локтем оставленный на краю приставленного столика контейнер, который не забрала с собой медсестра. Хорошо, вовремя реагирую и ловлю его. Правда, мой телефон вываливается и падает. Но ничего. Он неспроста противоударный. Главное, ко всему прочему, не разнести тут всё, и устроить новый бардак. Впрочем, пока верчусь туда-сюда, успеваю задеть не только контейнер, но и сам хирургический стол. В частности, простынь, которая предательски съезжает, зажатая между моим бедром и холодным металлом. Тоже ловлю. И даже вовремя. Возвращаю, как было прежде. Осторожно и аккуратно. Чтоб незнакомца не задеть.

А он…

Всё ещё спит, да.

В отличие от его тела!

Которое реагирует весьма интересным образом.

И мне ничего не остаётся, как закусив нижнюю губу, с некоторым удивлением наблюдать за злополучной простынёй, которая постепенно приподнимается, выдавая вполне очевидные очертания того, что эта самая простынь призвана прикрывать.

– Стояк, – срывается с моих губ нервным смешком. – Превосходно, – добавляю ворчливо.

А всё потому, что мужская эрекция становится лишь твёрже и, закономерно, отчётливее, пока подлая простынь опять сползает, норовя вот-вот не только перестать скрывать выдающуюся анатомическую особенность, но и вскоре вовсе будет намного ниже.

– Ну, да, почему бы и нет? – заново ворчу себе под нос и с обречённым вздохом повторно тянусь к краю простыни.

Чтоб поправить, разумеется. И вовсе ни разу не рассчитываю, что от моих нехитрых манипуляций мужская плоть вдруг дёрнётся.

Вот же…

Замираю.

Даже вздохнуть лишний раз опасаюсь.

Подтянуть простынь чуточку выше, как собиралась, – тоже!

Но и не отпускаю…

Дурацкая какая-то ситуация!

И я еле сдерживаюсь, чтоб не застонать в голос от такой несправедливости, ведь помочь хотела, а выходит… как обычно.

Или ещё хуже!

Убрать руку и заблаговременно покинуть место преступления мне не удаётся. Только если мысленно. А по факту, стоит всего на дюйм сдвинуться, как моё запястье моментально перехвачено. Мужские пальцы смыкаются безжалостно и крепко, не оставляя ни шанса на то, чтоб избавиться.

Всё, поймал…

В сознание, по всей видимости, тоже пришёл!

Хотя я, честно, изо всех сил старательно молюсь об обратном, пока набираюсь смелости удостовериться в своём предположении.

Жаль, наспех сочинённая молитва совсем не спасает…

Синий взор широко распахнут. Мужчина пристально разглядывает сперва потолок, затем плавно переводит внимание к стенам, изучая окружающую обстановку, потом сосредотачивается на мне. По непроницаемому, отчасти суровому выражению лица вовсе не понять, как он воспринимает происходящее, и я начинаю молиться с удвоенным усердием, чтоб всё закончилось поскорее, как страшный сон, особенно, когда слышу:

– Прости, красавица, но я немного не в форме сейчас.

Мамочка моя родная, ну почему так стыдно?!

– А по вам так сразу и не скажешь, – язвлю с расстройства.

Вот теперь он удосуживается взглянуть на наши руки. И то, что сразу под ними. От мужского стояка мою ладошку разделяет лишь треклятая простынь. Совсем никакого расстояния. Я чувствую это соприкосновение слишком отчётливо, чтобы его игнорировать.

– Да. Действительно.

Всего секунда. Мужчина резко поднимается и усаживается, развернувшись ко мне таким образом, что я почти чувствую его дыхание – настолько он близко. Подлая простынь остаётся себе верна. Всё также подло сваливается. Окончательно. Падает на пол.

– Я всего лишь хотела узнать, что они значат! – спешно капитулирую, оправдывая все свои грехи, отшатываясь назад.

И тогда тоже не избавляюсь. Остаюсь рядом с ним. Ведь мою руку он так и не отпускает. Более того, теперь его колени плотно прижаты к моим бёдрам. Всё. Я в капкане.

– Они? – вопросительно выгибает бровь.

Вот уже дважды посещает это несуразное чувство, отзывающееся полнейшим диссонансом и войной в моей голове. Всему виной его взгляд. Смотрю в тёмные глаза и будто падаю в пропасть, пропадаю, не за что уцепиться и спастись, так глубоко.

– Да. Они. Татуировки, – с некоторым усилием, но всё же отвечаю, пусть и не сразу.

На мужских губах расцветает лёгкая насмешка. Его пальцы – мозолистые, шероховатые, совсем не мягкие и холодные, словно из гранита высеченные. Обхватывают крепче. Сдвигаются вместе с моей ладонью. Остаются поверху, позволяя коснуться аккурат по центру солнечного сплетения. Не просто контакт. Словно током бьёт по кончикам моих ногтей. Разряд. И новый импульс диссонанса в моём сознании. Неправильный. Несуразный. Запретный. Нельзя такое чувствовать. Чрезвычайно ярко. Намного больше, чем я есть. Там, где начинаются неизвестные мне знаки. Он ведёт сверху-вниз, от одного символа к другому, замедляясь на каждом из них, совсем ненадолго, по мере продолжения:

– Ливень льёт на святых точно так же, как и на грешников, – цитирует написанное, а после наши пальцы, сцепленные вместе, вновь замирают, чуть ниже линии стального пресса.

Но совсем не эта столь пикантная деталь положения меня тревожит. Вкрадчивый тихий голос играет со мной дурную шутку. Пробирается в разум, посылая мириады мурашек по коже. Нет, не холодно. Жарко. Даже слишком. Дышать становится сложнее, как если весь кислород из помещения испаряется. Хотя я очень стараюсь. Жадно хватаю ртом воздух. И застываю, едва мужчина зачем-то касается моих губ. Ведёт большим пальцем от уголка губ, мучительно медленно, слегка надавливая. По-прежнему неотрывно смотрит в мои глаза, словно примагничивает. Нас обоих.

– Твои губы. Само совершенство, – шепчет он, склонившись опасно близко. – Я почти представил себе, как шикарно они будут смотреться на моем члене, пока ты будешь стоять передо мной на коленях, глядя на меня снизу-вверх.

Звучит жутко пошло и грязно. Ничего более непристойного я в жизни не слышала по отношению к себе. Я совершенно точно должна оскорбиться, заявить о