Действительно, во всей миллионной армии имелось всего 5500 сверхсрочнослужащих унтер-офицеров из намеченного в 1874 году при введении всеобщей воинской повинности числа 32 000 (то есть 17 процентов). В 1886 году срок службы вольноопределяющихся по 1-му разряду увеличен до одного года — шестимесячные «милютинские» вольноопределяющиеся давали слишком несведущих офицеров запаса.

В 1888 году количество сверхсрочных удвоилось (все еще составляя около трети намеченного числа), и в этом году было произведено сокращение сроков службы до 4 лет в пеших и до 5 в конных и инженерных войсках. Одновременно была удвоена продолжительность пребывания в запасе — с 9 лет на 18, и запасные стали считаться военнообязанными до 43-летнего возраста включительно. Никакого деления запаса на разряды Ванновский, однако, не установил — мобилизованные войска должны были комплектоваться без разбора и 25-летними запасными, только что покинувшими службу, и 43-летними «бородачами».

В 1891 году контингент обученного запаса нижних чинов был закончен — в запасе считалось 2,5 миллиона обученных людей, и в мобилизованной армии (с казачьими войсками) должно было считаться до 4 миллионов бойцов. С 1887 года всеобщая воинская повинность была распространена и на туземное население Кавказа (за исключением горцев). В конце царствования ежегодно призывалось по 270 000 человек — примерно вдвое более, чем при Александре II. Ежегодно записывалось 6000–7000 вольноопределяющихся. Была увеличена емкость училищ: в 1881 году произведено 1750 офицеров, в 1895 году — 2370. В 1882 году открыты офицерские школы — стрелковая, артиллерийская (для практического совершенствования кандидатов в ротные и батарейные командиры) и электротехническая.

Обилие кандидатов в Генеральный штаб побудило с 1885 года принимать в академию по конкурсу (трехлетний строевой ценз для кандидатов был установлен еще в 1878 году). К Генеральному штабу причислялась половина оканчивающих — остальные возвращались «окончившими по 2-му разряду» в строй. По разряду кончили академию Скобелев, Юденич и Лечицкий. Эта категория офицеров, имея возможность все время применять на практике в войсках полученные ими в академии познания, принесла армии, пожалуй, больше пользы, чем окончившие по 1-му разряду, пропадавшие даром в различного рода управлениях и канцеляриях. Сильные, независимые характеры, как правило, отчислялись во 2-й разряд, а в 1-м оставались слишком часто карьеристы, во всем согласные с мнением начальства.

В 1883 году был упразднен чин майора (окончательно) и прапорщика (оставленный лишь в военное время для офицеров запаса из вольноопределяющихся). Преимущество старой гвардии над армейцами стало лишь одним чином, а не двумя, как прежде. Молодая гвардия была упразднена, ее полки (Кирасирский Ее Величества, стрелковые 3-й Финский и 4-й Императорской Фамилии) были переведены в старую. Фактически же армейские полки стали с этого времени пользоваться преимуществами молодой гвардии. Из юнкерских училищ (с годичным курсом) стали выпускать подпрапорщиков на правах младших офицеров. Подпрапорщики эти через год-другой производились непосредственно в подпоручики.

Генерал Ванновский стремился к повышению строевого состава войск, и за период 1881–1894 годов количество строевых было доведено с 84 до 95 процентов, но только на бумаге. В то же время ничего не предпринималось для улучшения офицерской службы в строю. Условия эти были тяжелые и неприглядные, строевые офицеры по справедливости могли считать себя пасынками армии. Стоило им покинуть строй, и на нестроевых должностях они имели и высокие оклады, и быстрое движение по службе, и комфортабельный образ жизни — все то, чего не давали строевым труженикам, ковавшим мощь российской армии.

Это создавало пагубный соблазн и имело следствием утечку из строя значительного количества способных офицеров к большому вреду службы. Последствия милютинского пренебрежения к строевому знанию — тому началу, которое, по словам победителя Шамиля, «составляет честь и славу воинской службы»…

С приведением в 1879 году пехотных полков в 4-баталь-онный состав — 16 однородных рот, где все люди были вооружены малокалиберной скорострельной винтовкой, организация русской пехоты в главных своих чертах оставалась неизменной до мировой войны. Строевая часть, как мы видели, была значительно упрощена. Плевна имела последствием снабжение легким шанцевым инструментом всех строевых чинов, Шейново ввело перебежки. В 1886 году во всех пехотных и кавалерийских полках были заведены охотничьи команды из людей, особенно способных к разведывательной службе и выполнению ответственных поручений (по 4 человека на роту и эскадрон). В том же 1891 году преобразованы резервные войска. Номерные резервные батальоны получили наименования, а часть их — в пограничных округах была развернута в 2-батальонные резервные полки, сведенные по 4 в резервные пехотные бригады и разворачивавшиеся при мобилизации в пехотные дивизии нормального состава.

1882 год ознаменовался разгромом русской кавалерии так называемой «драгунской реформой». Вдохновителем ее был генерал Сухотин — фактический генерал-инспектор конницы (номинально генерал-инспектором числился великий князь Николай Николаевич Старший, по смерти которого в 1891 году должность эта вообще была упразднена). Исследуя кавалерийские рейды Северо-Американской войны, Сухотин пришел к заключению о необходимости преобразовать всю русскую регулярную конницу на драгунский лад. Против этой, в сущности здравой, мысли ничего нельзя было возразить — драгунская выучка еще Потемкиным признавалась «самонужнейшею и полезнейшей». Однако Сухотин, человек примитивного мышления, материалист и плохой психолог, начал с того, что исковеркал славные наименования полков русской кавалерии, отобрал у них мундиры, которыми они так гордились (в глазах канцелярских утилитаристов эти «побрякушки» ничего не значили), посягнул на самую душу конницы — ее традиции. Увлекаясь американской ездящей пехотой, он прошел мимо всех сокровищ богатого и славного опыта русской кавалерии.

Станция Бренди заслонила и Шенграбен, и Фер-Шампенуаз, и даже знаменитый налет Струкова — налет, перед которым бледнеют все операции Стюарта и Шеридана. Этот психоз «рейдов» на американский образец, пересаженных на русскую почву, печально сказался затем при Инкоу. Мода на американских ковбоев привела к упразднению пики, оставленной лишь в казачьих частях. Сухотин не сознавал всего значения этого оружия, грозного в руках сильной духом конницы. Он утверждал, что при кратком — «всего шесть лет» — сроке службы невозможно научить кавалериста владеть этим «тяжелым и неудобным» оружием — пережитком старины, неуместным в «век прогресса техники». Предписано было усиленно заниматься пешим строем и стрельбой, что выполнялось в порядке отбывания номера, но все-таки заметно снижало кавалерийский дух. На лошадь стали смотреть не как на первое и главное оружие кавалериста, а только как на средство передвижения. Отсутствие истинно кавалерийского руководства привело к рутине, отлично ужившейся с поверхностным новаторством на американский образец. «Жирные тела» становились главной заботой кавалерийских начальников — следствием явились черепашьи аллюры на ровной местности и хороших дорожках.

Условия службы в кавалерии стали неприглядными. Новые дикие наименования — «Бугские драгуны», «Павлоградские драгуны», «Ахтырские драгуны» — резали ухо кавалеристам и