игрушечного ружья желудями, — рассказывает Пржевальский. — Потом из лука, а лет в двенадцать получил настоящее ружье. Руководителем в охоте был мой дядя, Павел Алексеевич Каретников, который, помимо охоты, имел другую страсть — запивал время от времени, и тогда на охоту не ходил“. Под его влиянием развивалась в мальчике рано пробудившаяся любовь к природе, превратившаяся наконец в истинную страсть и создавшая из него путешественника-натуралиста»[7].

Здесь нужно сказать несколько слов об охоте — истинной страсти Пржевальского, которая, как мы видим, зародилась в нем с самого детства. Что представляла собой охота в жизни русского помещика тех лет, можно представить по ярким книгам замечательных современников, вышедшим примерно в это время и вошедшим в золотой фонд русской литературы, — И. С. Тургенева «Записки охотника» (издавались в 1847–1851 годах в журнале «Современник») и С. Т. Аксакова — «Записки об уженьи рыбы» (1846) и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» (1852).

В 1852 году Николаю было 12 лет и, судя по всему, вряд ли его семья выписывала издания, в которых выходили эти произведения. Но в них выражены то же глубокое знание природы, та же любовь к ней, которые Пржевальский пронесет через всю жизнь. Именно эта страсть во многом направила его к великой цели. «Русская пословица говорит глубоко и верно, что охота пуще неволи… Все охоты: с ружьем, с собаками, ястребами, соколами, с тенетами за зверьми, с неводами, сетьми и удочкой за рыбою — все имеют одно основание. Все разнородные охотники должны понимать друг друга: ибо охота, сближая их с природою, должна сближать между собою», — пишет С. Т. Аксаков.

Определяющее влияние детских лет на личность Пржевальского отмечает и крупнейший русский географ, многолетний руководитель Русского географического общества П. П. Семенов-Тян-Шанский:

«Всему высокому, всему прекрасному научился богато одаренный юноша в лоне матери-природы; ее непосредственному влиянию обязан он и нравственною чистотою и детскою простотою своей прекрасной души, и тонкою наблюдательностью своего ума, и своею неутомимою силою и энергиею в борьбе с физическими и духовными препятствиями, и замечательным здоровьем души и тела, и беспредельною своею преданностью науке и отечеству. В течение всей дальнейшей своей жизни Н. М. Пржевальский не разорвал своей связи с своею смоленскою родиною, с тем дорогим ему уголком земли, где прошло его беззаботное детство, где природа в юношеские его годы выработала из него, почти без посторонней помощи, все то, что сделало его одним из самых выдающихся деятелей своего времени и своего Отечества».

Домашнее обучение в доме Пржевальских между тем проходило не особенно успешно и тем удивительнее для нас будут последующие успехи юношей — всех троих.

Личность Пржевальского в силу его громадных заслуг перекрыла в глазах потомков достижения его братьев. Тем не менее брат Владимир стал одним из самых блестящих юристов своего времени, соперничавших со знаменитым Ф. Н. Плевако, а младший брат Евгений — не менее знаменитым математиком, преподавателем, автором известного учебника геометрии[8], а также генерал-майором.

В 1849 году 10-летнего Николая отправили учиться в Смоленскую гимназию, о чем также рассказывает в своей книге М. А. Энгельгардт:

«Года через два стали приглашать учителей-семинаристов, которые, впрочем, плохо соответствовали своему назначению и часто менялись. Наконец попался сносный ментор, подготовивший мальчиков в училище. Мать хотела отдать их в кадетский корпус, но это не удалось, и она отправила их в Смоленск, где они были приняты во второй класс гимназии. В Смоленске вели они очень скромную жизнь, помещаясь на квартире, стоившей два рубля в месяц, под присмотром крепостного дядьки Игната, который водил их в гимназию и сопровождал на прогулках. Николай Пржевальский был хорошим товарищем, но близких друзей не имел. Сверстники невольно подчинялись его влиянию: он был коноводом своего класса. Он всегда заступался за новичков — черта, свидетельствующая не только о великодушии, но и о независимом характере: в то время травля новичков считалась как бы священной обязанностью, — надо же „отшлифовать“ парня, рассуждали товарищи… Но Пржевальский, как мы сказали, был сам по себе.

Ученье давалось ему легко: он обладал изумительной памятью — качество очень важное при тогдашней системе преподавания. Нелюбимым предметом его была математика, но и тут выручала память: „ему всегда ясно представлялась и страница книги, где был ответ на заданные вопросы, и каким шрифтом она напечатана, и какие буквы на геометрическом чертеже, и сами формулы со всеми их буквами и знаками“. Живое воображение и феноменальная память определили весь склад его ума. Он, как сам выражался, мыслил образами. Суждения его о тех или других явлениях складывались непосредственно, интуитивно; он скорее смотрел и видел, чем думал и заключал. Ясный и здравый ум помогал ему быстро ориентироваться и схватывать сущность явления; книги и письма его полны метких замечаний, блестящих характеристик; но, полагаясь на первое впечатление, он нередко впадал в поверхностные суждения, образчики которых увидим ниже.

Как противовес слишком одностороннему развитию памяти и воображения, было бы полезно развитие склонности к отвлеченному мышлению, но гимназия не могла оказать влияния в этом отношении. Вакации, тянувшиеся очень долго, с мая до октября и даже ноября, мальчики проводили дома, в Отрадном. Они помещались с дядей во флигеле, куда приходили только на ночь, проводя весь день на охоте и рыбной ловле. Это была бесспорно полезнейшая часть в воспитании будущего путешественника. Под влиянием жизни в лесу, на воздухе закалялось и крепло здоровье; развивались энергия, неутомимость, выносливость, изощрялась наблюдательность, росла и укреплялась любовь к природе, придавшая всей его жизни такую своеобразную окраску.

Зато книжная сторона его воспитания сильно хромала. Литературу в доме его родителей заменяли лубочные издания, покупаемые у коробейников. В числе прочей дребедени попалась ему книжка „Воин без страха“, сыгравшая немаловажную роль в его жизни. „Написанная прекрасным языком“ и рисовавшая воинские добродетели самыми яркими красками, она произвела на него глубокое впечатление. Рассказы о севастопольских подвигах тоже кружили ему голову, и в конце концов он решил поступить на военную службу»[9].

Гимназическое воспитание кончилось в 1855 году, когда Пржевальскому исполнилось 16 лет. Лето он провел в деревне, привычно занимаясь охотой и рыбной ловлей, а осенью должен был отправиться в Москву и поступить в полк. В те времена это было целое путешествие, к которому готовились заблаговременно: ладили экипажи, закупали необходимые вещи и так далее. Как ни мечтал Николай о военных подвигах, но расставаться с родительским домом было ему тяжело. Позже он вспоминал: «Наконец наступила роковая минута. Меня позвали к матери; я вошел в залу. У большого образа теплилась лампада, а на коленях перед ним молилась моя мать. В углу стояла няня, несколько дворовых, и все плакали. „Станьте здесь и молитесь“, — обратилась ко мне и брату мать. Мы