Потом был обед – причем еда появлялась у всех на полочке возле шкафа в личной комнате. Ничего особенного она не представляла – все тот же «сырный» хлеб, какое-то горячее блюдо вроде каши из непонятной крупы и кувшинчик с соком.

После обеда следовало поставить посуду на полочку, и если потом выйти и снова войти, то ее там уже не было.

Енька села на кровать и задумалась о смысле жизни. То есть – она опять решила помечтать.

– Через полчаса мальчишки придут, – подошла сзади Инна. – Вначале чаепитие, потом танцы. В личную комнату мальчика провести ты не сможешь, если захочешь целоваться, то проще всего будет делать это в танце – центр зала всегда в полумраке, а чем дальше от центра, тем светлее. Насчет того, что часть мальчиков занята, я серьезно – некоторые из них даже не знают этого и очень удивляются, что с ними никто не танцует. Залезешь на территорию Альки из двадцать четвертого года или западешь на моего – Волика из тридцать шестого, – мало тебе не покажется, обещаю.

– А как узнать-то? – Енька вообще не собиралась ни с кем танцевать, у нее в девятнадцатом году остался законный молодой человек, Егор, с которым она уже несколько раз серьезно целовалась и в последние дни даже не особо отталкивала, если он лез во всякие места.

– Держись поближе ко мне, когда они придут, – порекомендовала Инна.

Енька вообще не видела особого прока в мальчишках – большинство из них были глупыми и много о себе думающими прыщавыми чудовищами, норовящими ущипнуть или вообще не обратить на тебя внимания. Лучшим из мужчин она считала, естественно, Комора – в его человеческом облике. Но шанс, что вместе с мальчишками в зал войдет Комор, был настолько ничтожным, что даже фантазировать на эту тему казалось бессмысленным.

И действительно: когда открылась часть стены и в зал вошли пацаны, все одетые в одинаковые рубашки и в джемпера, отличающиеся лишь цветами, оказалось, что ни один из гостей не тянет не только на Комора, но хотя бы на Жан-Клода Ван Дамма в молодости, которым так восторгалась мама Люба.

Почти все они казались или слишком худыми, или слишком толстыми. Некоторые были прыщавыми, другие – курносыми.

– Мальчишек всего шестьдесят четыре, хотя… Да, трое новеньких. Так что – шестьдесят семь, и это хорошо. Вон тот, слева, самый высокий, – Алькин, – начала ликбез Инна. – Сразу за ним идет мой. Только не вздумай ему или кому другому из них проболтаться! Так, вон парочка чернявых – это Анькин и Ленкин. Дальше…

Еньке, если честно, совсем не хотелось выслушивать, кому какой урод принадлежит. По большому счету Егор, попади он сюда, выглядел бы королем – во всяком случае, он мог похвастать осмысленным выражением лица, приличной для мальчишки его возраста фигурой, и еще он не сутулился.

– Вон тот, рыжий, тоже чей-то? – спросила она, ткнув в первого попавшегося пацана, чуть отделившегося от основной массы.

– Артем? – удивилась Инна. – Нет, что ты, кому он нужен?

– Ну и всё. – Енька победно улыбнулась. – Теперь это мой, очередь можно не занимать, если что, всем зубы повыцарапываю.

– Хорошо. – Инна явно была удивлена выбором новенькой. – Я прослежу, чтобы его посадили рядом с тобой на чаепитии.

Енька проглотила возражение, вовремя осознав, что это будет выглядеть подозрительно. К мальчишкам приблизились несколько девушек; некоторые парни, наоборот, направились к их девичьей группе – и среди них тот, которого Инна назвала своим, блондин с серыми глазами, плотный, но не толстый. Он довольно уверенно подошел к ней, положил руку ей на талию – и тут же получил тычок в живот.

– Танцев дождаться не можешь? – возмутилась Инна.

Енька отвернулась, смеясь. Это было так похоже на их отношения с Егором! Ностальгия и чувство потери навалились на девушку. Внезапно она осознала, что всё, того прошлого больше не вернуть. Теперь ее настоящее – этот зал, эти девчонки, эти мальчишки и докторша-блондинка. Больше всего девушка жалела маму Любу, хотя та чаще других орала на Еньку по поводу и без повода.

– Быстро все ушли из центра зала! – крикнула Инна. – Чем позже вы это сделаете, тем меньше останется времени на танцы!

Центр опустел почти мгновенно. После того как оттуда ушла последняя девочка – чуть заторможенная азиатка лет двенадцати, Енька ее еще утром приметила, – все аттракционы и стенды словно подернулись полупрозрачной пеленой и исчезли, а из пола буквой «Т» поднялись столы. На них что-то клубилось, затем туман рассеялся, и стало видно: на столах стоят высокие термосы, чашки и корзинки с чем-то наверняка вкусным.

– Алька, твоя обратная сторона! – крикнула Инна.

– Хорошо! – звонко ответила издалека невидимая Еньке девушка.

Инна сноровисто указывала мальчишкам и девчонкам их места, стараясь соблюсти какие-то ведомые только ей и Альке правила, в числе которых явно был старый добрый принцип «мальчик – девочка – мальчик – девочка».

Про Еньку Инна также не забыла, усадив ее рядом с рыжим, которого девушка назвала «своим» парнем. Бедолага еще не знал об этом. Присмотревшись к нечаянному избраннику, Енька отметила, что он не так уж и плох.

Лицо портили веснушки, во множестве разбросанные от уха до уха и ото лба до подбородка, но, если не считать этого, парень казался вполне нормальным. Чуть ниже Еньки – но наверняка не младше, просто еще не вытянулся, в классе половина мальчишек тоже была ниже ее.

Взгляд задумчивый, губы не толстые и не тонкие. Нос с небольшой горбинкой.

– Я что-то не так сделал? – вдруг хрипло спросил рыжий.

– Да, – согласилась Енька. Баба Таня всегда говорила, что нельзя позволять мужчинам смущать себя. А если уже начала смущаться – значит, надо срочно отвечать ударом на удар. – Ты явно чем-то не угодил вселенной. И я выбрала тебя в качестве своего рыцаря.

Мальчик едва заметно улыбнулся. И вот теперь Енька четко поняла: случайно или нет, но она сделала правильный выбор. Улыбаясь, он был чертовски симпатичным, и в первую очередь потому, что лицо его при этом становилось умным и интересным.

– Насколько я помню, даму сердца выбирали рыцари, а не наоборот, – тихо сказал он.

– Хорошо, – покорно согласилась Енька. – У тебя есть пять минут, чтобы выбрать меня. После этого, если ты не успеешь сделать все правильно, у тебя начнутся неприятности.

Рыжий снова улыбнулся, еще шире. Стали видны забавные ямочки на щеках. Он спокойно налил чаю себе и Еньке, взял тонкую пластиковую тарелочку, положил на нее воздушных пирожных и поставил рядом с девушкой.

– Меня зовут Артем, но лучше – Тём-Тёмыч, я так больше привык в своем двадцать четвертом, – сказал он. – Могу ли я узнать твое имя, прежде чем назову тебя своей дамой сердца?

– Евгения. Для хороших друзей, – девушка сделала упор на слове «хороших», – Енька Великолепная.

Рыжий сдержанно поклонился. Енька судорожно перебирала возможные темы для светской беседы, но в голову лез только дурацкий Комор, который, видимо, уже был сам не свой от ревности.