Вода же с королевского лесного стола напоминала самое драгоценное вино из далеких восточных заморских стран, что стоило на вес золота. Да что там, стократ лучше и вкуснее! Но ни хмеля в поданном напитке, ни добавок принц не ощутил. Чистейшая как слеза младенца, ледяная, как утро высоко в горах, сбивающая хмель почище снадобья, которым потчевал его по утрам после приемов королевский лекарь, безупречно свежая, как родниковые струи, и сладкая нежной сладостью первого поцелуя любви.

Принц выхлебал целый бокал и попросил еще.

— Так чем я могу помочь, леди Амбрелла? — откидываясь на спинку кресла, вертя в руках наполненный водой кубок, умиротворенно поинтересовался Ждан. — Как я понял, лешие ваши не просто так меня крутили-водили по лесу.

Незаметное облачко пробежало по лицу королевы Вечного леса, но, безмятежно улыбнувшись и отпив вина, она бросила Чоморе:

— Ну, вот видишь, а ты говорила, глуп. А он не так прост, как кажется с первого взгляда, — и ласково улыбнулась принцу, глядя нежно в синие глаза.

Старуха фыркнула, щелкнула пальцами — и на полянке снова засуетились слуги-звери, убирая блюда и заставляя тарелками с неведомыми сладостями маленький столик, возникший как из-под земли вместо обеденного стола.

— Попробуй кофе со вкусом лесных трав, после медовухи очень бодрит, — предложила королева, накладывая себе на блюдце маленьких пирожных, похожих на крупные лесные цветы.

Сладости были сделаны столь искусно, что пока принц не откусил кусочек, ему казалось, что вокруг не еда, а настоящие цветы, листья, шишки и желуди. Прикрыв глаза от восторга, Ждан на пять минут выпал из реальности, совсем позабыв про собственный вопрос. И едва не пролил кофе, когда услышал нежный голосок королевы Вечного леса.

— Помощь нам нужна, добрый молодец, — молвила королева, заглядывая в самое сердце принцу.

Забыв обо всем на свете, Ждан отставил блюдце и кофейную чашку, и, как зачарованный, вновь вгляделся в прелестное женское лицо. Щечки Амбреллы слегка зарумянились, в очах плескалось ожидание чего-то волшебного, царственные изящные пальчики теребили оборку из живых цветов на глубоком вырезе декольте. Сорванные лепестки планировали к земле, в воздухе превращаясь в маленьких пчелок. Алые губки феи сложились в печальную улыбку.

За один только ее огорченный вздох готов был принц сию минуту уничтожить любого, кого ни попросит королева. В мыслях Ждан уже сражался с драконами, рубил головы чудищам лесным или заморским и бросал поверженных врагов к ногам прелестной возлюбленной. Да-да, именно так, и на меньшее наследник был не согласен.

Странная штука — любовь. Двадцать пять лет прожил Ждан на белом свете, познал дам много и разных. Но ни она не тронула королевское сердце, не запала в венценосную душу. А вот, поди ж ты, зацепило его неведомое существо из волшебного леса с первого взгляда, а точнее, с первого взмаха изумрудно-прозрачных крылышек. Любовь тонкой золотой иголкой впервые проткнула сердце наследника и теперь шуровала там вовсю, крепкой ниточкой страсти и желания привязывая все крепче принцеву душу к королеве Вечного леса.

— Все, что угодно, моя королева, — жадно ловя взор феи, прошептал Ждан, и для убедительности прижал руки к своему сердцу, что тяжело ухало в груди.

— Ах — взмахнула Амбрелла длинными ресницами и словно золотая пыльца слетела с их кончиков и разнеслась в стороны светлячками. — Помоги мне, мой принц. Спаси лес от зла.

— Кто обидел мою королеву?! — грозно рыкнул Ждан, не сводя с неё горящего взгляда. — Не сносить ему головы!

— Кто-кто, да уж не конь в пальто! — не выдержав накала страстей, громко фыркнула Чомора. — Соловей-разбойник, будь он не ладен!

Соловей-разбойник — для любимой жены Солушка, а для близких друзей Сол — возлежал в гнезде, что соорудил по старой памяти на семи дубах Вечного леса, аккурат возле подножья горы Живун. Листал книжицу со сказами о себе, злодеюшке, бороду пощипывал да слегка посвистывал. Так, чтоб ветерок понимался, да обвевал, от жары спасая. Тоскливо было на душе у Соловья: столько лет с женой своей разлюбезной душу в душу жили, трех деток нарожали и на тебе, из терема выгнала. Да не просто так, а с вещами со всеми. И ладно б в сундуки-мешки уложила и в сенцах поставила. Помирились когда, сам бы в палаты занес. Так нет же: на глазах у всей челяди вышвыривала кафтаны-штаны с рубахами из окон супружеской опочивальни, губы поджав и яростно глазами сверкая.

«Лучше б орала да кляла, — протяжно вздохнул Соловей, переворачивая страницу. — Так бы твердо знал: поорет и перебеситься, оттает — домой пустит. А тут… Э-э-х!»

Бывший разбойник захлопнул книгу и в сердцах отшвырнул ее от себя. Тяжелый фолиант вылетел из гнезда и шлепнулся прямо на голову лисы-разведчицы из королевской разведроты. Лисица взвизгнула и метнулась напролом сквозь наваленный бурелом, справедливо опасаясь гнева Соловья, которому до Аука надоели шпионы королевы Амбреллы. Как, собственно, и все желающие выкурить его из гнезда и либо отправить восвояси, либо спустить на землю в цепях и сдать в одно из ближайших королевств, где в любом царском сыске на него по три десятка уголовных дел заведено и по три пожизненных срока назначено. А в пяти-десяти богатейших государствах за него и вовсе награда царская объявлена: каменьев драгоценных отсыпят по весу его буйной головушки. А коли кто догадается и тело его бездыханное сыскарям сдать, тому еще и золотишка перепадет пару пудов.

Соловей лениво свистнул в след хвостатой сквозь зубы, придавая ускорение. И, с кислой улыбкой наблюдал, как растопырив лапы и отчаянно махая хвостом из стороны в сторону, рыжая белкой-летягой перелетала через поваленные деревья.

«Эх, ску-учно! — тоскливо засвербило в мыслях. — А дома, поди, Змеевна пирогов напекла, квасу холодного из погреба достала, яблочек моченых…»

Живот просунулся и квакнул надсадно, требуя всего вышепередуманнаго. Соловушка почесал бороду, потер живот, перекатился пару раз с боку на бок, разминая залежавшуюся спину и, кряхтя, поднялся на ноги. После вчерашнего посвиста разбойничек разжился снедью мясной да бочонком пива. Слухами зима полнилась, да не так быстро. Потому и ходили до сих пор селяне и паломники к горе Живун воды набрать из источника внутри пещеры да травы-муравы пособирать лечебной.

Те, кто издалека забредали, хорошо упакованными приходили: в мешках и разносолы находились и сладости, к которым Соловей к старости пристрастился. Да и золотишко обнаруживалось в потайных кармашках, чай в дальней дороге без денег никак. А банкам и дорожным чекам нынче люди не доверяли. Вон по весне лопнул банк «МММ» — три медведя по-простому. Держали его Марья Потаповна, Михайло и Мирон Потыпычи — два брата и сестра. Денежек с народа собирали целый год, обещая великие прибыли. И поначалу исправно те проценты выплачивали. А потом в одно прекрасное утро взяли да слились в южные края, что по ту сторону моря-океана.

А вкладчики с пустыми кубышками остались. Сыскари с ног сбились да толку-то, медведей и след простыл. Вот теперь чешет репу министр финансов короля Ересея Похмелевича что делать, да как разбушевавшуюся чернь успокоить и деньги в казну вернуть. Соловей сыто ухмыльнулся в бороду, дожевал кусок грудинки в прикуску с горбухой каравая, запил пивом. Он-то вклады свои со счетов медвежьих поснимал через полгода, крепко помня слова покойного батюшки: «Жадность полуверица сгубила». Потому в наваре остался и ни медяка не потерял. А челяди, боярам да князьям жадность глаза застила, вот и погорели они все, как один.