Природные данные все же не подкачали, и я кое-как отмахался от хулиганов. Но, самокритично подсчитав дома у зеркала разницу между нанесенными и пропущенными ударами, я умылся и пошел записываться в секцию бокса.

Глянув на меня, Фома заинтересованно спросил:

— Сколько?

— Пятеро…

— Убежал?

— Ушел.

— Добро.

Потом тренер помолчал и прибавил:

— Разрешение от родителей. По окончании четверти покажешь табель. Тренировки в понедельник, среду и пятницу с семнадцати до девятнадцати. Суббота — бассейн в восемь утра. Один пропуск без уважительной причины — три круга вокруг парка. Два пропуска — не поедешь на летние сборы. Три… Больше не приходи. Все понятно?

— Да.

— Сколько раз подтягиваешься?

Этого вопроса я боялся больше всего. Ну не хватает моим мышцам силы побороть вес тела. Пудовые гири таскаю, а себя — никак не получается.

— Ни разу.

— А отжимаешься?

— Восемнадцать.

— Хорошо… — кивнул тренер каким-то своим мыслям. — В том смысле, что перекачанный бицепс боксеру только мешает, а так, конечно, форменное безобразие. До конца года надо выйти на семь подтягиваний и тридцать отжиманий. Ну все, Степан. Топай за разрешением и приходи. Иван! — крикнул в глубь зала, второму — невысокому поджарому мужчине в спортивном костюме. — Брось мячик!

— Лови…

Мячик для большого тенниса выпорхнул у него из руки сам, без какого-либо замаха, словно шел на реактивной тяге, — с соответствующей скоростью. Мне в лоб. Не ожидая ничего подобного, я потерял время и только успел, что дернуть головой в сторону А следом летел второй снаряд. Но адреналин уже был в крови, и этот мяч я поймал рукой.

— Угу, — опять кивнул Фома. — В общем и целом… не передумаешь, приходи.

Разрешение на занятие боксом отец не только написал, но и лично занес тренерам буквально на следующий день. И в моем распорядке дня появилась еще одна позиция. Правда, в спортивный лагерь тем, первым летом я все-таки не поехал.

Ох как непросто, оказывается, жить по режиму и делать не только то, что хочется, а и то — что должен…

Давно заметил, ничто так не способствует погружению в себя, как перестук колес. И любая, самая оживленная беседа, подчиняясь ритму железной дороги, потихоньку стихает, — и вот уже все либо дремлют, либо погружаются в приятные мечты или — воспоминания.

Казалось бы, мы с Ирой только вчера познакомились, значит, интересных тем для общения — не переговорить. А уже минут через сорок девушка пристроила голову у меня на плече и притихла. Может, уснула?.. Ведь по городским меркам не просто раннее утро, а — сумасшедшая рань. Только-только на второй бочок переворачиваться.

Ну, пусть поспит. А мне есть о чем подумать и что вспомнить. Тем более когда от золотистых волос исходит такой дивный аромат. Не набивший оскомину садо-огородный парфюм, имеющий массовое хождение в этом сезоне, а какой-то легкий флер ромашек, калужниц и нежной утренней росы. Так пахли в предрассветной мгле луга, когда мы с дедушкой шли косить сено. Вернее, он — косить, а я ворошить покосы, чтоб трава быстрее высыхала.

Электричка заполнена разночинным людом, но по совокупности примет, большинство путешествует с аналогичной целью, — на пикник. Дремлющие или все еще оживленно шушукающиеся парни и девушки примерно двадцатилетнего возраста, одетые… м-м-м… по-походному, с пухлыми рюкзаками и… только не надо смеяться — оружием. Да, да — именно оружием. Не с автоматами и винтовками, но все же. Наверное, так могло выглядеть ополчение Минина и Пожарского, готовящееся начистить табло обнаглевшим ляхам, если бы ратников и дружинников приодеть в современные спортивные костюмы и джинсу, а все остальное снаряжение оставить. Разве что шеломы, шишаки[4]да мисюрки[5]в рюкзаки уложить, временно сменив на бейсболки и армейские панамы.

Хотя нет, ошибочка. Вот такой вид рекомое ополчение могло иметь только после славной победы, когда на пиру ряды суровых воинов изрядно разбавили освобожденные пленницы, веселые девицы из ближайших поселений и проезжающий мимо цыганский табор в полном составе. Ибо всевозможной пестротой и стилем одеяния пассажирок утренней электрички с легкостью могли затмить любой восточный базар. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что при всей яркости палитры преимущество имел зеленый колер и разные его оттенки.

* * *

Наверно, я тоже задремал, поддавшись общему гипнозу дороги. Причем даже не заметил когда! Но тем не менее, открыв глаза в следующий раз, понял, что электричка уже остановилась, а странствующий народ — зевая и потягиваясь, начал продвигаться к выходу.

Дав основной массе схлынуть, а Иришке проморгаться ото сна и даже что-то подправить на лице, используя вместо зеркальца отражение в окне, я забросил на плечо рюкзак, подхватил с пола мешок из полипропиленовой соломки со своим инвентарем, небольшую, удивительно легкую сумку девушки и тоже поднялся.

— Пойдем, что ли, спящая царевна?

— Почему спящая? — нахмурила бровки Ира.

По правилам игры мне следовало пошутить в такт, примерно так: «Ага, что спящая, тебя задело, а что царевна — это нормально?» Но в этот момент мы уже добрели до тамбура, где перемещение возможно только колонной по одному, и моя ехидная реплика пришлась бы в макушку незнакомого парня. А это значит, что Ира ее попросту не расслышала бы, да и парень вряд ли смог бы оценить по достоинству, — так зачем же попусту содрогать эфир?

Потом я оказался на перроне и помог сойти своей спутнице.

— Темные силы налево, светлые — направо! Светлые — направо! Темные силы — налево! Темные силы налево, светлые — направо!..

В центре довольно просторного полустанка, шагах в десяти от полотна, так чтоб его хорошо было видно из всех вагонов, стоял невысокий, коренастый мужчина в камуфляже типа «флора» и, как закольцованный файл, непрерывно выкрикивал в допотопный жестяной рупор системы «воронка» одну и ту же фразу.

А чтоб вышеназванные силы таки не перепутали: кому куда, — чуть поодаль, разойдясь в стороны шагов на двадцать, на приезжий народ с добрыми улыбками а-ля «Welcome to Miami!» взирали два паренька, навесив себе на грудь большие таблички. У того, что стоял слева — надпись на ней гласила «Темные», а у парня справа — соответственно «Светлые».