них прояснилось, когда батюшка, божий человек, подошёл к брату девушки, что словно зачумлённый, подперевши щёки, сидел в своём горе, и обратился к нему со словами:

– Чадо моё, да пребудет с тобою божья благодать, ты не бойся ничего и не переживай! Сестрица твоя и ныне в чест'и девичьей и праведности, как и родилась. Тот, кто взял её от тебя, уж совсем другой человек. Вот и клятва его со мною, а если не разумеешь грамоты, я самолично тебе её прочту: «На Евангелии Святом и пред иконою Николая Чудотворца – да спасёмся мы святым предстательством его – беру себе в жены отныне и до самой своей смерти девицу Ирину, по отцу Васильевну, из села Нерохори, и приношу клятву, что впредь оставлю море и разбой, не притронусь боле к оружию, поселюсь близ Нерохори, и никогда не услышит она от меня грубого слова, но будем жить мы вместе в мире, любви и согласии. Маринос Кондар».

Ой, как гневом враз вскипел Фисекис! А пресвитер-то в годах был – на своём веку успел разного повидать, – тут же всех зевак погнал вон, и остались они с Григорием один на один. Только и слышно было, как зверел и бушевал Григорий и как пел ему, увещевая, о чём-то священник. Уж начало светать, когда поутихли крики, всё больше человеческая речь доносилась изнутри, ну а как солнце вон ту гору припекло, выдвинулись все дружно: пресвитер с Григорием, сродников всяких и соседей, народу разного, да ещё с музыкой, и отправились к берегу за женихом и невестой.

Только заприметили музыкантов да радостные лица встречающих, словно малые дети разрыдались от счастья Маринос и вся его компания. И вот уже выходит под руку со своим братом растроганная до слёз Ирина. Всем селом, что собралось у пристани, затянули свадебные песни и направились в церковь.

В жизнь не забуду этот прекраснейший из моментов. Сначала каждый приложился к образу Николы Угодника – там же и поклялся пират продать свой бот и сделать для иконы серебряную лампаду – ну, ты, должно быть, её видел на похоронах… Поклонились иконе – и сразу же в дом к молодым. Принялись женщины наряжать невесту – вот и пришёл, наконец, час веселья. А ведь чудн'ая ж получилась свадебка – сперва тайное венчанье, но потом всем миром гуляния. Весь день и целую ночь до самого утра гудела шумным торжеством свадьба – мой первый взрослый праздник! Был я еще безусым пацаном, но уж танцевал вместе со всеми, а оттого знаю всё до самых мелочей. Ох, столько разного припоминаю!

Извинился я перед дядькой Фанасисом, что нет уж времени выслушать его рассказ до конца, потому как вечереет и мне пора домой. Угостил его ещё одной стопочкой и стал с ним прощаться.

– Постой-постой, – забеспокоился капитан, – ты ещё не знаешь конца всей этой истории, каким потом человеком сделалось это дикое чудище. А сколько счастья ему выпало с Ириной, а ещё, вишь, подфартило им и с виноградниками, что Григорий подарил! И я же не успел рассказать тебе, что были времена, когда Кондар даже за рыбой отказывался в море выходить, пока, наконец, не заявился к ним священник из Калохори – ну, тот самый, что повенчал их, и не поведал о том, как случилось у него во сне божественное видение, как посетил его Святой Никола Угодник, и будто сердит он был на Кондара, что тот морем более не промышляет. Вот только тогда стал выбираться он 'из дому, бросать невод и ловить рыбу для своей любимой жены.

Что тут ещё скажешь?! Пятьдесят лет жили в согласии и любви, так нынче вместе и померли. Лишь в одном им не свезло: детей у них не было, но во всём остальном, что ни возьми, – полное довольство! Видать, такова воля божья: спасла девица душу грешника – вот ведь женщины какие бывают! А говорят, что от них все беды! Тут, как видишь, разные жёны случаются! Моя, например, совсем стерва – скажи-ка на милость, и чего ж в том плохого, что здесь, в этой самой таверне я провожу свой каждый вечер?!

– Мне всё-таки пора, дай бог здоровья, капитан! Пойду-ка поставлю свечку и сразу же домой, а то, глядишь, и моя рассердится, если не вернусь вовремя.

Распрощались мы с капитаном. До заката оставалось около часа. Поднялся я снова к церковному кладбищу: безлюдно там было, калитка плотно прикрыта, ни священника, ни могильщика. Захожу внутрь и иду к свежей могилке – их теперь было две, и обе рядышком, бок о бок, а над ними крест, по-скорому, из лопаты и мотыги. Поклонился я и помолился господу, чтобы почаще в нашем мире случалось таких вот супругов, что начинают свою жизнь обнявшись и в могилу спускаются рука об руку.

1894 г.

Ангелика

Новелла

Изрядный переполох на селе вызвал приезд Ангелики. Для местных жителей, привыкших к застенчивым сельским тихоням, городская девушка казалась настоящей богиней. С белой и нежной кожей, будто и на солнце отродясь не бывала, всегда улыбчивая и немного озорная, она сводила всех с ума, когда, смеясь, обнажала свои сияющие жемчугом зубы. Платьев простых никогда не наденет, зато во всём столичном ходит. Но главное-то не в этом: глаз от неё и вправду невозможно было оторвать: смотришь – не нарадуешься.

Кто бы мог подумать, что от простой учителки настоящее бедствие может приключиться. Незлобивые и радушные селяне никак не ожидали такого исхода! Намерения-то у них самые что ни на есть безобидные были. Они ведь чего хотели? Чтоб дочерей их грамоте обучали: посовещавшись, отправили письмо в город, а немного погодя прибывает к ним Ангелика…

Школу к тому моменту ещё не успели достроить, вот и решили разместить гостью в отдельном доме – там и открылись учебные классы для просвещения сельских девочек. Поначалу всё шло очень даже гладко. Старались, учились девочки усердно, а по окончании уроков непременно принимались за рукоделие. По домам расходились только под самый вечер, и у каждой было что отнести своему батюшке: кто кружевную салфетку покажет, кто тапочки, а кто расшитый узорами кисет. А для родителя и не было большего утешения, чем увидеть плоды школьных наук.

Но на этом-то всё не закончилось. Хотя старшие дочки уж никак для школы не годились, но тоже не хотели отставать – неужто кто допустит, чтоб их меньшие сестры смотрелись в людях достойнее и талантливее?! Набросились они с