— Хорошего дня.

Когда юноши удалились, она подошла к столу. Тарелка Тристана представляла собой материал для психологического исследования: вся пища, почти не тронутая, была сдвинута вправо. Он оплатил заказ за всех и оставил чаевые в размере пятнадцати процентов с точностью до пенни.

В углу чека были записаны номер телефона и имя: Бриджес Спенсер, а ниже нарисована улыбающаяся рожица с рожками.

В конце смены Перл вышла во двор на вечернюю жару, задержала дыхание и прислушалась. В отдалении затарахтел мотор — где-то на поле для гольфа, около девятой лунки, работала газонокосилка. Отец.

Казалось, весь клуб наблюдает за тем, как она пересекает западную лужайку и идет в сторону поля. Оценивают ее, делают выводы. Перл обычно снимала галстук только у сложенного из булыжника моста через пруд, вдалеке от светящихся окон.

Клуб представлял собой внушительное трехэтажное здание в характерной для Новой Англии архитектурной манере — обшитое белой вагонкой и с резными декоративными элементами. На июль было намечено празднование его столетия, и клуб уже гудел, предвкушая предстоящие в течение месяца торжества. Этот решительный гул напоминал белый шум, скрывающий постоянный пульс беспокойства. Прошло полгода с момента трагедии, запятнавшей место летнего отдыха, — недостаточно, чтобы мертвые упокоились с миром. Лучше похоронить Гаррисонов в разговорах на балах и тихих аукционах, дамских чаепитиях и регатах в заливе.

Поскольку днем жара стояла такая, что находиться на поле было просто невозможно, игроки в гольф направлялись в это время суток в свои летние особняки или в бар. Главный дом смотрителей, с двускатной крышей, покрытой серебристым гонтом, располагался в левой части. Там ночевали сотрудники, но отца среди них не было.

Дики Фурнье увидел приближавшуюся Перл и показал большим пальцем туда, где дорожка сворачивает и теряется из виду.

— Он у черта на рогах. Возьми «гейтор».

— Спасибо. — Схватив связку ключей, девушка бросила сумку на сиденье гольф-кара и нажала на педаль. Ветер приятно дунул в лицо.

За поворотом открывался панорамный вид на залив Френчмен[3] и остров Литтл-Никату, расположенный в миле от острова Маунт-Дезерт, где находился клуб. Словосочетание «жить на острове» звучит романтично, но Маунт-Дезерт — второй по величине у восточного побережья, и до него можно легко добраться по мосту, без необходимости плыть на швыряемом волнами пароме. Перл понимала строгую красоту этих мест; но она знала и недостатки здешней жизни после окончания летнего сезона: ставни на окнах магазинов; один-единственный светофор, мигающий желтым; однообразный снежный покров, устилающий все вокруг.

Большая часть поля была только что пострижена в направлении вдоль, от грина[4] до стартовой площадки и снова назад, но здесь постриженные дорожки заканчивались. Перл заметила газонокосилку, оставленную около песчаной зоны, отца же нигде видно не было. Она посигналила и остановилась.

— Папа, ты где?

Ответа не последовало. Перл вышла из машины и зашагала вдоль неровного скалистого обрыва, проводя рукой по проволочной изгороди. Наконец она увидела отца, стоявшего на самом краю и смотревшего в море.

Перл вцепилась в колья забора, боясь заговорить и испугать его, но он почувствовал ее присутствие и обернулся, оторвавшись от своих мечтаний.

— Привет, Перл. — Он казался прежним спокойным отцом, но бессонные ночи последних шести месяцев избороздили морщинами его лицо с заостренными чертами, как и у нее самой. Это от него дочь унаследовала тщедушную комплекцию, легкую волну в волосах и привычку кусать губы, когда была расстроена или пребывала в смятении.

— Уже пять часов. — Перл все еще не могла пошевелиться. Отец, кажется, понял, как напугал ее, и, отойдя от края, протиснулся через панели забора; дочь сразу же крепко обняла его за талию. — Что ты там делал?

— Осматривался. — Отец поцеловал Перл в макушку. Девушку обдало его крепким запахом: мятная жвачка, свежий пот и алкоголь, но выпитый давненько, может быть еще утром, — когда дочь выходила из комнаты, он добавлял в кофе ирландский виски. — А у меня кое-что для тебя есть.

— Надеюсь, не мяч для гольфа?

— А что, в детстве ты их любила. — Он что-то вынул из кармана и положил ей в ладонь.

Перл разжала пальцы и увидела полосатую, как тигр, идеально целую ракушку.

— Ты нашел ее там?

— Подумал, подойдет для твоей коллекции. — Этот жест почти заставил ее забыть, что отец не ответил на вопрос. — Как дела на работе?

В мозгу Перл вспыхнуло воспоминание о Тристане.

— Как обычно. Обслуживала богачей.

— Похоже, мы занимаемся одним и тем же. Давай я сегодня пожарю что-нибудь на гриле. Я купил бифштексы за полцены у Годфри.

— Ладно. Но для гриля нужен газ.

Отец тихо выругался.

— Можно пожарить на плите. Сделаешь салат с макаронами? — Перл была вознаграждена кивком и полуулыбкой. — Давай наперегонки.

Отец направился к газонокосилке, Перл побежала к гольф-кару и тронулась с места еще до того, как он завел свою машину. Всю дорогу она следила за ним в боковое зеркало. Лучше сосредоточиться на гонке и не думать о том, как у нее перехватило дух, когда она увидела отца на краю обрыва, как все ее страхи ожили в тот момент. Да, это лучше, чем задавать отцу трудные вопросы, которые требовали ответа: ты думал о них? когда же ты придешь в себя?

Во дворе перед домом стояла на прицепе для лодок отцовская парусная шлюпка «Битл Кэт», которую в семье называли Котом, а прислоненная к ней табличка с надписью аэрозольной краской гласила: «Продается. $3500, возможен торг». Изначальные цены — $4500, $4000 — были закрашены. Отец стоял к лодке спиной и смывал из шланга пыль со своего обшарпанного пикапа, свободной рукой держа первую банку пива за вечер.

Необходимость продать лодку стала последним действием драмы. Отец приобрел шлюпку еще до рождения Перл. В детстве они с дочерью по воскресеньям иногда забрасывали удочки в гавани — мать никогда с собой не брали, да она и не рвалась ехать с ними. Родители имели так мало общего, что непонятно, как Перл вообще появилась на свет. Отец и дочь были товарищами по рыбалке, партнерами в покере, бросали мячик теплыми вечерами и паяли что-то в сарае. Мама часто жаловалась, что ее в их клуб для двоих не принимают, но стоило ей и Перл затеять вместе какое-нибудь женское дело, это всегда кончалось ссорой; казалось, они говорят на разных языках. Когда наконец состоялся развод, Перл было тринадцать, и судья позволил ей самой выбрать, с кем жить. Девочка даже удивилась, когда ее спросили об этом. А мать так никогда и не простила ей выбора. Почему еще она устроилась на работу в Киттери, почти в четырех часах езды отсюда?