Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он изобразил удивление:
— Я?
— Да, — буркнула Мадлен, — я знаю про… про… — Она не знала, как закончить фразу, замялась, сердясь на свое косноязычие, и в конце концов нехотя произнесла: —…про вашу связь.
Она сразу же пожалела, что у нее вырвалось это слово, старомодное, высокопарное, смешное. Козлов улыбнулся:
— Связь? О, мадам! Уверяю вас, что речь, скорее, идет о нежной дружбе, о взаимном уважении…
— О дружбе и уважении, которые едва не стоили жизни этому ребенку!
— Не будем преувеличивать!
Она отпрянула: как он осмелился такое говорить?
— Вы забываете, что из-за вас она пыталась покончить с собой!
Глаза Александра вдруг остановились, потемнели, черты лица так напряглись, как если бы он всем сердцем отвергал неприятную мысль.
— Что?! — воскликнул он. — О нет!.. Я и не знал этого…
Судя по всему, он говорил искренне. Это признание смутило Мадлен и почему-то усилило ее гнев. «Лучше бы я молчала!» — подумала она с досадой.
— Ладно! Теперь, когда вам все известно, — сказала она, — согласитесь, что ваше присутствие здесь совершенно неуместно. Быстро уходите!
Ошеломленный, он не двигался с места.
— Это безумие! — пробормотал он. — Зачем она это сделала?
— Вы, похоже, еще сомневаетесь!
Мадлен приподнялась со своего места. С пылающим взглядом и скованная в движениях из-за ноги. Козлов вздохнул; казалось, он приходил в себя.
— Прошу меня извинить, — сказал он. — Несомненно, было бы лучше, чтобы Франсуаза не знала о моем визите.
Мадлен опустила голову. Определенно, этот человек обладал искусством разбавлять честностью свою подлость. Его можно было обвинить в чем угодно, но только не в лицемерии. К тому же в глазах у него столько страсти, столько убежденности! Ничего удивительного, что Франсуаза…
— Прощайте, мадам.
Мадлен почувствовала, как у нее защемило сердце. «Бедная девочка!» — подумала она. И вдруг глаза у нее округлились. То, чего она больше всего опасалась, случилось-таки. Дверь за спиной у Козлова открылась. Сквозняк поднял лист газеты, лежащей на столе. Радостный голос воскликнул:
— Все в порядке, Маду! Я продала ту пару кофейничков из севрского фарфора!
На пороге стояла Франсуаза, размахивая банкнотами. Ее последние слова повисли в воздухе. Она опустила руку. Какое-то болезненное изумление отразилось на ее лице. У Мадлен стеснилось дыхание, она не знала, что предпринять, чтобы предотвратить катастрофу. Последовала длинная пауза. Франсуаза пролепетала:
— Ой!.. Это вы…
— Здравствуй, Франсуаза, — сказал Козлов.
Она машинально пожала руку, которую он протянул ей, сделала несколько шагов и положила деньги на круглый столик. Мадлен, видевшая теперь только ее спину, терялась в догадках. Тут девушка повернулась, и необычная веселость блеснула у нее в глазах.
— Как странно видеть вас здесь! — сказала она подрагивающим голосом, глядя Козлову прямо в лицо.
— Я сейчас ухожу, — пробормотал он.
И бросил нерешительный взгляд на Мадлен.
— Уже? — воскликнула Франсуаза. — Неужели у вас нет ни минуты! Мне столько всего нужно вам сказать! Знаете, как я выходила из себя из-за того, что не смогла быть на экзамене? Но я была очень, очень больна…
«Разумеется, Козлов поверит ей, а не мне с моей историей о самоубийстве!» — подумала Мадлен. Она досадовала, что вот так могла быть уличена в том, что сгустила краски. Не привиделся ли ей этот роман племянницы с преподавателем русского языка?
— Садитесь же! — сказала Франсуаза.
Она порхала, улыбалась, усаживала, доставала стаканы из шкафа. И прежде чем Мадлен успела опомниться, перед нею сидел мужчина, устроенный в лучшее в доме кресло (бержер в виде гондолы с высокой спинкой, начало XIX века), и со стаканом портвейна в руке вел дружескую беседу:
— Мои друзья живут в Онфлёре… Маленький особнячок восемнадцатого века, совершенно очаровательный… Наконец, я считаю… я об этом ничего особенно не знаю… А вы, насколько я понимаю, уже порядочно, как перебрались в Тук?
— Да! Я обожаю эти места, — сказала Франсуаза. — И мне так хорошо живется у тети!
Мадлен натянуто улыбнулась. Она плохо переносила такого рода любезности.
— Но вы, надеюсь, приступите к занятиям в Институте восточных языков в новом учебном году?
— Конечно! — ответила Франсуаза.
Давно ли у нее возник этот план или она все решила, уже увидев Козлова? Скорость, с которой развивалась ситуация, пугала Мадлен. Она пыталась завладеть вниманием племянницы, но та избегала ее взгляда.
— В любом случае вам нужно заново поступить на первый курс, — сказал Козлов.
— Увы, да! — ответила Франсуаза. — Вышло так глупо!..
— Вы немного занимались русским языком этим летом?
— Не пришлось! Я такая лентяйка… — Она слабо улыбнулась и спросила: — Вы приехали в Тук на несколько дней?
— Нет. Завтра я уезжаю в Париж.
— А вечером вы что делаете?
Мадлен испугалась.
— Я обедаю со своими друзьями, — ответил он.
В этот момент зазвонил телефон. Франсуаза побежала к аппарату.
— Это наверняка Бальмора! — сказала Мадлен.
Но на лице девушки, прижимавшей трубку к щеке, изобразилась радость, которая уж никак не могла быть вызвана голосом старого антиквара.
— Жан-Марк! — воскликнула она. — Подумать только! Откуда ты говоришь?.. Из Парижа? Это чудесно!.. У меня все хорошо!.. Нет, буду не раньше конца сентября… Но приезжай ты сюда!..
Сидя на краешке дивана, Мадлен сделала знак, что хочет взять трубку…
— Подожди! — сказала Франсуаза. — Маду хочет с тобой поговорить… Ты не знаешь?.. С ней случилась неприятность. Она сломала малую берцовую кость. Поскользнулась на кафельном полу в кухне… Нет, не очень серьезно, но она страшно злится… Ей очень тяжело передвигаться…
Мадлен с трудом поднялась и была вынуждена опереться на руку Александра. Франсуаза подбежала, чтобы поддержать ее с другой стороны.
— Он говорит, что два раза звонил сегодня днем, но никто не отвечал! — уточнила Франсуаза.
— А, значит, это был он! — вздохнула Мадлен, тяжело подпрыгивая.
О нем-то она и забыла! Что там еще и у него за беда! Ей подвинули стул. Она села, взяла трубку:
— Алло, Жан-Марк! Рада тебя слышать. Ну, как там Соединенные Штаты?..
— Потрясающе! — ответил он. — Я тебе потом все расскажу подробно. Но скажи мне, что твоя нога, это какой-то идиотизм!
— Полный идиотизм!