Подливает масла в огонь. Добавляет к душевной ране оскорбление.

* * *

Наша служанка Шанталь заходит в мой салон с визитной карточкой на серебряном подносе. Она прошла долгий путь от борделя «Альгамбра». Когда она забеременела, хозяйка борделя прислала ее ко мне, потому что я обучаю полезному ремеслу девушек в ее положении и устраиваю служанками в хорошие дома. Когда бедняжка потеряла ребенка, я предложила ей работу.

Луч света, просачивающийся сквозь черный креп гардин, очерчивает обильную фигуру посетительницы.

Щурясь, я читаю надпись на визитной карточке.

– «Мадам Барб-Николь Клико». Ах, боже мой! – Я гляжу на свое черное платье, проверяя, достаточно ли оно черное, чтобы принять такую гостью.

В последний раз я видела «мать шампанского», когда устраивала сироту из Сен-Реми в ее особняк. После этого она брала всех, кого я рекомендовала, так велика была ее потребность в обученных работницах.

– Пожалуйста, передайте Ивонне, чтобы она приготовила хороший чай и пирожные, – говорю я Шанталь. – Самые лучшие, какие у нас есть. Вдова Клико сладкоежка.

Встаю и подхожу к висящему на стене зеркалу. Но оно закрыто черной органди, как диктуют правила траура. Хочу слегка отодвинуть в сторону ткань, но резко останавливаюсь. Очевидно, закрытые тканью зеркала защищают от необходимости видеть горе и уныние на своем лице. Или от риска увидеть за своим плечом призрак любимого человека.

Повернувшись от зеркала, я чуть не вздрагиваю: гран-дама стоит в дверях салона с закрытой корзиной в руке. Ее величественная личность заряжает воздух магнетизмом.

– Простите, что не вышла к вам навстречу, мадам Клико. Я пока что не пришла в себя.

– Конечно, все понятно, моя дорогая. Никто и не ожидает этого от вас. – Она ковыляет ко мне. – Могу я сесть? Колени меня подводят.

– Конечно. – Я показываю жестом на столик перед очагом.

Она медленно опускается в кресло, расправив пышную серую юбку из тафты, шуршащую как листья на ветру. Накидка с бахромой украшает ее блузку из баттенбергского кружева. Ее волосы по-прежнему горят как медь, и это удивительно, ведь ей, должно быть, уже за восемьдесят. На девичьи кудри надет кружевной чепчик. Серые глаза молодо блестят, в них нет даже намека на старческое потускнение.

– Извините, что так поздно выражаю соболезнование, – говорит она. – Я находилась в Шато-де-Бурсо, когда услышала про кончину месье Поммери.

Я хлопаю ладонью по «Этикету для дам», который держу под рукой.

– Визиты соболезнования можно наносить в течение трех месяцев после похорон.

Она машет в сторону книги крепкой рукой.

– Я нахожу, что правила нередко сковывают внутренний голос человека, не так ли?

Я не могу ей возразить, поскольку хозяйка никогда не должна ставить гостя в неловкое положение.

Шанталь приносит многоярусный поднос и ставит его на стол. Ее прекрасные груди едва не выпадают из рубашки, когда она наливает чай.

Вдова Клико кладет в чай три куска сахара.

– Что вы планируете делать теперь, когда остались одна?

– Вообще-то, я пока не думала об этом. – Я беру чашку с блюдцем.

– Я всегда считала вас активной и деловой, – говорит она, разглядывая пирожные. – Вы никогда не обрастаете мхом. – Она выбирает эклер и лижет глазурь. – Разве нет чего-то, что вы всегда хотели делать, но не могли?

Ее вопросы раздражают меня.

– Я должна думать о семье. Моей дочке всего два года.

– Мне хочется взглянуть на нее. Я привезла ей подарок.

– Она спит. – Я подвигаю к ней поднос. – Хотите еще пирожных? Моя повариха делает свежие, но у меня нет аппетита.

Ее пухлые пальцы выбирают высокое, многослойное пирожное, из боков которого выглядывают крем и джем.

– Я люблю пирожные «Наполеон» с чаем. – Она откусывает от пирожного, закрывает глаза, на губах появляется блаженная улыбка.

Корзинка пищит. Вдова наливает сливки в блюдце и приподнимает полотняную ткань на корзинке. На стол прыгает черный котенок и опрокидывает сахарницу. Он шумно лакает сливки и вылизывает дочиста блюдце. Вдова подливает ему еще. Он не походит ни на одну из кошек, каких я знаю. На кончике тонкого хвоста кисточка, словно на волшебной палочке. Тело длинное и худое, ноги как у ягуара. Усы торчат на шесть дюймов. В диких глазах мерцают золотые точки.

– У нас аллергия на кошек, – говорю я ей непроизвольно, прежде чем вспоминаю про хорошие манеры.

– Но он не кот, моя милая. Он матагот. Вы, конечно же, слышали о таких магических существах? Матагота полезно иметь в друзьях в нелегкие времена.

Мне даже не нужно заглядывать в «Этикет для дам». Я и так знаю, что полагается говорить про нежелательный подарок.

– Очень любезно с вашей стороны, мадам Клико.

– Я настаиваю, чтобы для вас я была Барб-Николь. – Она прижимает указательный палец к подбородку. – Могу я звать вас по имени?

– Конечно, – отвечаю я.

Она наклоняет голову набок.

– Мне называть вас Луиза, как делал ваш супруг, или Александрин?

– Он звал меня Луиза в качестве семейной шутки. – Я вздыхаю. – Когда Луи назвал этим же именем нашего сына, он шутил, что мы семья Луи, Луи и Луизы. Нам это казалось милым. Когда родилась дочка, он назвал ее Луизой.

Ее проницательный взгляд отшелушивает мое притворство.

– Я предпочитаю имя Александрин. Вы не против?

Я нервно беру с блюдца чашку.

– После замужества меня называют мадам Поммери.

– Никто не вправе диктовать вам, как вас звать. Решать вам. – Она облизывает кончики пальцев. – Как насчет Алекс? Имя вам как-то подходит. Современно, оригинально, живо.

– Так называли меня подруги в школе, но Луи это имя никогда не нравилось, – признаюсь я.

Она цокает языком.

– Брак – прекрасная вещь, надо всегда уважать желания супруга и ставить их на первое место. Но теперь важно доверять голосу сердца. Вы стали вдовой, и мужчины выстроятся в очередь, чтобы учить вас жить дальше. Не слушайте никого. Доверяйте собственному суждению.

Матагот трется о мою руку и тихо мурлычет. Его шерсть мягче, чем я думала.

– Его имя Феликс. – Вдова Клико переводит взгляд на поднос, выискивая новую жертву.

– Чье имя? – У меня уже начинают чесаться запястья, и я незаметно их чешу.

– Матагота. – Она кладет в рот мадленку и радостно смеется. – О боже, как вкусно.

К тому времени, когда вдова Клико уходит, мои запястья уже распухли. Я приманиваю матагота кусочком сыра. Потом хватаю его, бегу к задней двери и выбрасываю на улицу.

– Bon chance, удачи тебе, Феликс!

* * *

Пробудившись до рассвета, я протягиваю руку к Луи, но место рядом со мной на перине холодное и пустое. Я ощущаю его присутствие в доме или, скорее, отсутствие присутствия. Наши незаконченные разговоры, мои редкие поцелуи, совместные трапезы,