Карбон кивнул еще раз.

– Я вот здесь кое-что выделила. – Кори положила папку со своими предложениями на стол. – Гипотезы, методология, контрольная группа, наблюдения и анализ.

Карбон подтянул папку к себе, раскрыл и принялся просматривать.

– Существует несколько причин, по которым можно сказать, что эта возможность уникальна, – продолжала девушка. – Во-первых, у города имеются довольно детальные сведения об этих преступниках: имена, данные о судимостях и судебные дела. На тех, кто воспитывался в приюте на Пяти Углах – а их там с полдюжины, – имеются и данные о детском периоде. Все они были казнены одним способом – через повешение. Так что причина смерти у всех одинакова. И кладбище использовалось только в течение семи лет, а значит, все останки принадлежат приблизительно одному времени.

Она помолчала. Карбон медленно листал страницы, по-видимому читая текст. Невозможно было понять, что он думает: его лицо было непроницаемым.

– Я навела кое-какие справки, и вроде бы комитет по озеленению не возражает против того, чтобы студент из «Джона Джея» исследовал останки.

Медленное переворачивание страниц прекратилось.

– Вы уже связывались с ними?

– Да. Так, прощупала…

– Прощупали… Вы контактировали с посторонним городским агентством, не получив на это разрешения?

Ого-го.

– Я ведь не могла принести вам нереальный проект, хотела сначала выяснить, не закроет ли его другая организация, повлиять на которую не в наших силах. А что тут такого?

Долгое молчание, а затем:

– Разве вы не читали инструкцию для студентов?

Кори охватило дурное предчувствие. Вообще-то, она читала инструкцию, но только когда ее принимали в колледж. Больше года назад.

– В последнее время – нет.

– Там все сказано довольно ясно. Студенты не имеют права входить в сношения с другими властными городскими структурами – лишь через официальные каналы. Это потому, что мы, как вам известно, тоже являемся городским институтом – колледжем полного курса[5]в структуре Университета штата Нью-Йорк. – Он сказал это мягким, почти добрым голосом.

– Я… гм… извините. Я не помню этого.

Кори проглотила слюну, чувствуя, как ее охватывает паника… и злость. Просто-таки невероятная фигня! Но она заставила себя успокоиться.

– Я просто два раза позвонила по телефону – ничего официального.

Кивок.

– Не сомневаюсь, что вы не хотели преднамеренно нарушить университетские правила. – Карбон снова начал одну за другой переворачивать страницы, не глядя на Кори. – Но в любом случае я вижу другие трудности с вашим предложением.

– Какие? – Ее начало мутить.

– Эта мысль, будто плохое питание обусловливает преступные наклонности… Старая идея… и неубедительная.

– Ну, мне казалось, что ее стоит проверить на практике.

– В те времена почти все плохо питались. Но не каждый становился преступником. И от этой идеи попахивает… – как бы выразиться? – попахивает определенным мировоззрением, согласно которому преступление имеет привязку к несчастливому детству преступника.

– Но плохое питание, крайне плохое питание, может вызвать неврологические изменения, практически повреждения. Это не мировоззрение – это наука.

Карбон поднял ее бумаги.

– Я заранее знаю результат: вы обнаружите, что казненные преступники плохо питались в детстве. Но вопрос в другом: почему из всех голодных детей только эти превратились в опасных преступников. Ваш план исследований не предполагает изучение такого вопроса. Мне очень жаль, но это не пройдет. Ни в коем случае.

И, разжав пальцы, он уронил папку на стол.

Знаменитый – кое-кто мог бы сказать «печально знаменитый» – «Красный музей» в колледже уголовного права имени Джона Джея начинался как простое собрание старых уголовных дел, физических улик, собственности заключенных и всяких памятных вещиц, которые почти сто лет назад были помещены в выставочные стенды в старом здании Полицейской академии. С тех пор эта экспозиция превратилась в лучший и самый крупный в стране криминологический музей. Изюминки коллекции были выставлены в великолепном новом зале принадлежащего колледжу здания на Десятой авеню, построенного фирмой «Скидмор, Оуингс энд Меррил». Остальная часть собрания – громадные гниющие архивы, плесневеющие улики канувших в Лету преступлений – оставалась похороненной в жутком подвале старой Полицейской академии на Восточной Двадцатой улице.

Кори обнаружила этот архив вскоре после поступления в «Джон Джей». Когда ей удалось подружиться с хранителем и она стала ориентироваться в лабиринте стоящих без всякой системы шкафов и нагроможденных одна на другую полок, оказалось, что это собрание – бриллиант чистейшей воды. Она много раз посещала архив «Красного музея» в поисках тем для статей и проектов, а в последнее время – отыскивая тему для работы. Девушка провела много времени, читая старые нераскрытые дела – они были такие древние, что все вовлеченные в них (включая и возможных преступников) давно уже наверняка и безусловно отправились в мир иной.

Через день после разговора с научным руководителем Кори Свенсон стояла в кабине поскрипывающего лифта, опускающегося в подвал. Она в отчаянии отправилась на поиски новой темы, надеясь, что успеет до завершения процесса одобрения. Ноябрь подошел к середине, и она собиралась использовать зимние каникулы для исследования и написания работы. Кори получала грант, не покрывавший всех расходов на обучение, но разницу ей доплачивал агент Пендергаст, а она категорически не желала брать у него больше ни цента. Если ее работа удостоится премии Розвелла, а с ней и гранта в двадцать тысяч долларов, то она обойдется без помощи Пендергаста.

Дверь кабинки открылась, и Кори ощутила знакомый запах пыли и окисляющейся бумаги с примесью мышиной мочи. Она прошла по холлу к побитой металлической двери, украшенной табличкой с надписью «АРХИВ КРАСНОГО МУЗЕЯ», и нажала кнопку звонка. Из древнего громкоговорителя раздался неразборчивый шорох. Кори назвалась, и тут же раздался зуммер, извещающий, что она может войти.

– Кори Свенсон? Как я рад снова вас видеть! – услышала она хриплый голос хранителя Уильяма Блума.

Он поднялся из-за стола в круге света – страж проходов в хранилище, раскинувшемся в черноте за его спиной. Тощий как жердь, с длинными седыми волосами, Блум был похож на труп, но в нем чувствовалось какое-то обаяние и отеческая заботливость. Кори не возражала против того, что его глаза нередко обшаривали разные части ее тела, когда ему казалось, что она этого не видит.