— Спасибо, малыш, — шепнул эльф, бережно касаясь губами ее виска.

— Да не за что. Похоже, ты был прав…

— В чем именно?

Белка слабо улыбнулась.

— Что вы не все одинаковые.

Таррэн с нежностью посмотрел на свою удивительную пару. Пусть она не привыкла выставлять это напоказ, пусть не любила произносить вслух прописные истины и редко показывала себя, настоящую. Но то, что она сделала сегодня, говорило о ней лучше всяких слов. Любимая, родная, единственная его половинка… Он мог бы любоваться ее точеным профилем вечность. Дышать ею. Наслаждаться близостью, как величайшей драгоценностью и благом, которого он, возможно, не очень-то заслуживал. Но неожиданно Таррэн подметил в ее глазах усталость и, вместо того чтобы крепко поцеловать, неохотно отстранился.

— Конечно, иди. Я скоро.

Белка, не оборачиваясь, покинула двор в сопровождении верного Карраша. И лишь когда она исчезла за углом дома, Таррэн неслышно вздохнул.

— Так, берите его с двух сторон и готовьтесь поднимать. Корвин, Шранк — вы снизу. Аззар, Маликон, примете наверху. Атталис — на тебе двор. Сартас…

— Я позову Мирену, — кивнул советник владыки, не дожидаясь нового распоряжения.

— Да, ее помощь понадобится. Ирташ, вы с Каррашем стережете здесь и даете знать, если что не так. Местных не пугать, собак с ходу не жрать, посторонних не сразу топтать насмерть, а сперва вежливо интересоваться, какого Торка они тут забыли. Будут излишне шуметь — успокоишь. Не получится — позовешь нас.

Мимикр понятливо рыкнул и с готовностью сдвинулся под нужное окно, всем видом демонстрируя, что с этой стороны в комнату хранителя никто не только не проникнет, но и близко не подойдет. А если надумает упрямиться, то ему же хуже.

— Прекрасно. Тогда на раз-два…

— Вал? — тихонько позвала Мелисса, склонившись над неподвижным опекуном. — Вал, ты меня слышишь?

Страж едва слышно вздохнул, но не пошевелился. Только ресницы слегка дрогнули в ответ, да чуть громче стукнуло сердце, показывая, что какая-то часть его души все-таки услышала и откликнулась на настойчивый зов. Он по-прежнему был бледен, казался изможденным, ослабленным и каким-то беспомощным, однако глубокая рана на груди затянулась. Теперь там остался белесый рубец, вокруг которого уже исчезала болезненная припухлость. Правая рука тоже постепенно подживала, покрываясь нежной розовой кожей, следы ожога медленно сходили на нет. Лицо перестало быть застывшей маской, его черты смягчились, утратили неестественную остроту и позволяли надеяться, что могучий Страж вскоре оправится от предательского удара. Правда, несмотря на старания хранителей, в себя Вал так и не пришел.

Мелисса с тяжелым вздохом подняла голову.

— Когда он очнется?

— Не могу сказать, — покачал головой Аттарис, проведя изящной ладонью над головой смертного. — Он выживет, это уже не вызывает сомнений: аура чиста и не требует постоянного наблюдения. Раны закроются полностью, разум тоже не пострадал, но момент пробуждения все еще скрыт от меня. Боюсь, магический удар оказался для твоего друга слишком силен, чтобы надеяться на скорое выздоровление, однако опасности для жизни нет.

— Сколько еще ждать?

— Не знаю. День, неделю, месяц… может быть, больше. Будь он одним из нас, я мог бы сказать точнее, но со смертными мы обычно дела не имеем. Магия нашего леса не предназначена для людей, поэтому трудно предположить, как на нем отразятся наши заклятия. Но, как только твой друг очнется, мы сразу почувствуем это.

— Спасибо, — шепнула Мелисса, пряча повлажневшие глаза. — Можно я еще приду?

— Конечно, дитя, — тепло улыбнулся немолодой хранитель. — Ему больше нет нужды пребывать в священной роще, а в чертогах для тебя нет опасности. Приходи, когда пожелаешь.

— Спасибо. — Ее личико немного посветлело, а на губах мелькнула тень ответной улыбки. После чего Милле поднялась и торопливо вышла из комнаты.

Аттарис проводил ее долгим взглядом и мысленно покачал головой. Поразительная девочка. Удивительно много знает для простой смертной — о лесе, о травах, о магии темных и даже о ранах. Перевязала сегодня руку смертному так ловко и умело, будто каждый день своей недолгой жизни только и делала, что помогала раненым. Знала о целебных корешках, многие из которых вообще нигде, кроме священной рощи, не росли. Умела отличить одну травку от другой, была прекрасно осведомлена о том, что, когда и в какую очередь следует собирать, как заваривать, вымачивать и истирать в сложные порошки, а что нельзя сочетать друг с другом ни в коем случае. Даже спорила, если он вдруг не соглашался, и, как ни странно, ни разу не ошиблась. Да, казалось бы, такого не бывает! Однако Милле не только это знала, но и грамотно использовала свои знания. Причем так, что семисотлетний хранитель просто диву давался. Более того: наблюдая за ней уже который день, все чаще ловил себя на мысли, что хотел бы увидеть ее снова. Радовался ее мимолетным улыбкам, тихонько лелеял в душе установившееся между ними хрупкое доверие. А еще он очень хотел найти предлог, чтобы заглянуть ей прямо в глаза, будто именно в них был скрыт готовый ответ на бесконечное множество вопросов.

— До завтра, Аттарис, — прозвенел снаружи чистый голосок девушки, и хранитель против воли улыбнулся.

— До завтра, Милле.

Он немного помедлил, разрываясь между внезапным порывом догнать ее, чтобы самолично проводить до выхода из чертогов, и желанием убедиться еще в одной своей догадке. Секунду поколебался, попеременно косясь то на дверь, то на своего упрямого подопечного, который упорно не желал приходить в себя. Но затем все-таки отказался от первой мысли. Незачем делать двойную работу — подругу молодого лорда есть кому проводить. Большинство офицеров дворцовой стражи и так каждый раз отчаянно спорят, кто следующим заступит в караул: маленькая Милле уже давно и прочно обосновалась в их мыслях, но немного найдется тех, кто согласится открыто в этом признаться. Да и незачем питать пустые надежды. Юный лорд сразу дал понять, что случится с неразумными сородичами, которые посмеют коснуться его избранницы. Как все потомки Изиара, он был горяч, несомненно ревнив и опасен. А заступать дорогу наследнику трона было бы плохим решением. Особенно тогда, когда владыка Тирриниэль стал стремительно терять свою силу.

Аттарис неслышно вздохнул, окончательно стряхивая с себя романтические порывы, и снова повернулся к широкому ложу.

— Что с тобой не так? — пробормотал он, склоняясь над неподвижным телом Стража. — В чем дело? Почему у меня не получается?

Рыжеволосый ланниец угрюмо промолчал. Но за прикрытыми веками, будто услышав голос перворожденного, тревожно дернулись глазные яблоки. Так, словно Вал понимал его сомнения, но упорно не желал поддаваться.

Эльф оказался внимательным: заметил, а потому неуловимо нахмурился и склонился ниже, одновременно проводя ладонью над лицом и грудью смертного. Странно, но сканирующее заклятие не выявило признаков возвращения сознания, не сумело коснуться разума человека даже краем, хотя кое-какие отличия в ауре все же нашло — сегодня у смертного она чуть ярче горела алым в области сердца. Точно так же, как случилось вчера и позавчера. Однако сегодняшним утром, до прихода красивой девушки Тира, этого не было. Затем вдруг появилось, как намек на легкую радость от встречи, помноженную на облегчение от мысли, что с ней все в порядке, а теперь снова истаивало, уступая место прежнему серому цвету подозрительности и недоверия. Что это такое? Как расценивать эти изменения?