Свое такси я нашел у выхода из дока.

Новое таможенное управление оказалось большим двухэтажным зданием, мрачным, как все правительственные сооружения, а внутри скопилось множество народу, как будто в помещении суда. Люди толклись повсюду — у подъезда, в галереях, на лестницах, в коридорах. «Алкоголь, алкоголь», — повторял я, и меня вели из конторы в контору, и в каждой за письменными столами, беспорядочно загроможденными бумагами, сидели съеженные, очкастые молодые люди в белых рубашках. Кто-то сказал, что мне нужно подняться этажом выше. На лестничной площадке я наткнулся на скопище босоногих людей, сидевших на каменном полу. Сначала я подумал, что они играют в карты: в Бомбее многие развлекались этой игрой, сидя на тротуарах. Но эти люди разбирали тюки. Их старший объяснил мне, что меня направили не туда: мне нужен другой корпус, стоящий во дворе. Этот корпус, если судить по количеству поношенного тряпья, наваленного в одном из помещений нижнего этажа, можно было принять за общежитие, а если судить по количеству сломанных стульев и пыльных предметов никчемной мебели в другом помещении, — за лавку старьевщика. Но именно здесь хранился невостребованный багаж, а значит, именно сюда мне и было нужно. Поднявшись по лестнице, я пристроился к медленно продвигавшейся очереди, отстояв которую обнаружил только счетовода.

— Вам нужен не я. Вам нужен вон тот чиновник в белых штанах. Вон там. Он славный малый.

Я подошел к указанному человеку.

— У вас есть разрешение на провоз алкоголя?

Я предъявил ему ворох проштампованных и подписанных листов бумаги.

— А разрешение на транспортировку у вас есть?

Я впервые слышал о таком разрешении.

— У вас должно быть еще разрешение на транспортировку.

Я уже выбился из сил, был весь в поту, и, раскрыв рот, чтобы заговорить, понял, что вот-вот разрыдаюсь.

— Но мне сказали…

Чиновник был полон сочувствия.

— Мы тоже говорили им много раз.

Я стал совать чиновнику все бумаги, какие у меня были, — разрешение на провоз алкоголя, расписку от таможенников, паспорт, квитанцию об уплате портовой пошлины, визитную карточку туриста.

Тот послушно просмотрел все, что я ему протягивал.

— Нет. Я бы сразу понял, есть у вас нужное разрешение или нет. По цвету бумаги. Вроде буйволовой кожи.

— Но что такое это разрешение на транспортировку? Почему мне его не выдали? Зачем мне оно?

— Я должен забрать его, прежде чем выдать какой-либо груз.

— Прошу вас.

— Сожалею.

— Я напишу об этом в газеты.

— Будет очень хорошо, если вы так и сделаете. Я все время твержу им, чтобы они извещали людей об этом разрешении. Вы не одиноки. Вчера у нас был один американец, который заявил, что разобьет бутылку, как только получит ее.

— Помогите же мне. Где получают эти разрешения на транспортировку?

— Те люди, которые выдавали вам расписку, должны были выдать вам и разрешение на транспортировку.

— Но я побывал у них перед вами.

— Не знаю. Мы все время напоминаем им.

— Обратно к Старой Таможне, — сказал я таксисту.

На этот раз полиция у ворот узнала нас и не стала обыскивать машину. Этот порт стал моими личными воротами в Индию. Всего несколько дней назад всё здесь было новым: липкий черный асфальт, будки менял, сиденья, люди в белом, хаки или голубом; во всё это я тогда всматривался, пытаясь распознать в этих деталях предвестье той Индии, что лежала за воротами. Но сейчас я уже ни на что не глядел, ни к чему не проявлял интереса. Впрочем, к моему оцепенению примешивалась мысль о предстоящем мне маленьком триумфе: я ведь подловил этих таможенников в белом и того униженного в синем.

По их виду нельзя было сказать, что их подловили.

— Разрешение на транспортировку? — переспросил один.

— Вы уверены?

— Вы что — сказали им, что уезжаете из Бомбея? — спросил второй.

— Разрешение на транспортировку? — переспросил третий и, подойдя к четвертому, повторил: — Разрешение на транспортировку — ты когда-нибудь слышал о разрешении на транспортировку?

Оказалось, тот слышал.

— Нам писали об этом.

Разрешение на транспортировку требуется для того, чтобы перевезти спиртное из здания таможни в гостиницу или другое место.

— Пожалуйста, дайте мне разрешение на транспортировку.

— Мы не выдаем таких разрешений. Вам придется обратиться…

Взглянув на Меня, чиновник смягчился.

— Ну хорошо, сейчас я вам его выпишу. А еще я выдам вам кодовый номер. Это чтобы им там, в Новой таможне, легче было разобраться.

Таксист до сих пор оставался спокоен; теперь же мне стало казаться, что мои поездки складываются в маршрут, давно ему знакомый. Я начал зачитывать адрес, который мне дали. Он прервал меня и без лишних слов поехал через густеющий к вечеру поток машин к большому кирпичному зданию, на фасаде которого висели черно-белые таблички государственного учреждения.

— Ступайте, — сочувственно сказал таксист, — я подожду.

У двери каждой конторы кучковалась небольшая толпа.

— Разрешение на транспортировку, разрешение на транспортировку.

Какие-то сикхи подсказали, куда мне нужно — в низкое строение во дворе, рядом с воротами, на которых написано «Запретная зона», откуда один за другим выходят рабочие и поднимают руки, чтобы вооруженные солдаты обыскали их.

— Разрешение на транспортировку, разрешение на транспортировку.

Я вошел в длинный коридор и оказался среди сикхов. Это были водители грузовиков.

— Разрешение на провоз спиртного, разрешение на провоз спиртного.

И вот наконец я очутился в нужной конторе. Это было длинное низенькое помещение на первом этаже, спрятанное от палящего солнца и темное, будто лондонский подвал, только теплое и пахнущее пыльными старыми бумагами, которые были тут повсюду — на полках, поднимавшихся до серого потолка, на письменных столах, на стульях, в руках у клерков, в руках у посыльных, одетых в форму цвета хаки. Уголки картонных папок загнулись, края обмякли от благоговейных прикосновений; ко многим папкам крепились розовые бумажные полоски — такие же линялые и обмякшие — с пометками: СРОЧНО, ОЧЕНЬ СРОЧНО или БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНО. Среди этих бумажных гор, колонн и подпорок были рассеяны, как нечто малозначительное, мужчины и женщины — с кроткими лицами, покрытыми индийской бледностью, с высоко поднятыми плечами; бумага служила им отличным камуфляжем. В одном углу сидел пожилой мужчина в очках, лицо у него было немного одутловатое и болезненное. Под его трепетным началом и находилась вся эта загроможденная бумагами комната: исчезни он, остальные клерки окончательно растерялись бы.