улыбнулась удача. Заведующая отделом, большой знаток городских легенд, лишь услышав имя куклы, просто засветилась от радости: наконец-то появился тот, кто разделяет ее интересы. Сведения, накопленные годами, оказались востребованы. Знала бы она истинные намерения Михаила… Но она не знала.

У Мадлен была дурная слава.

Выполненная в единственном экземпляре по заказу купца первой гильдии Саввы Бородина для его неизлечимо больной дочери, кукла предназначалась доставить последнюю радость умирающему ребенку.

Далее, как у любой легенды, несколько вариантов. По одной версии ее похоронили вместе с девочкой. Но ходили слухи, что священник, не благословляя сию языческую дичь, забрал куклу из мертвых рук ребенка перед погребением, поскольку дитя в раю, а там игрушки без надобности. Куклу оставили на могиле.

Спустя несколько дней, угодив под лошадь, погибает кладбищенская приживалка, юродивая Мотяша. В руках погибшей дорогая кукла. Видимо, та стянула ее с могилы.

Следующее появление Мадлен, опять при трагических обстоятельствах, касалось семьи околоточного надзирателя.

«Ай да сукин сын! – пронеслось в голове Михаила. – Прибрал-таки к рукам вещдок».

Нянька, девица Володина, выбросилась из окна на глазах подопечной. Несчастная малютка в шоке утверждала, что няню столкнула кукла. Игрушка передана в приют…

– Вот так. Все лучшее – детям! – усмехнулся Михаил и приготовился слушать дальше, но рассказ на этом подошел к концу.

Революция. Новое государство. Из приюта сделали коммуну, потом детский дом. Туда свозились сотни вещей, «экспроприируемых у экспроприаторов». С этого момента проклятая Мадлен никак себя не проявляла. Видимо, исполняла предназначение.

– Доставляла последнюю радость умирающим детям?

– Этого мы никогда не узнаем, – вздохнула рассказчица. – Сами понимаете, информация о детской смертности тщательно скрывалась. Молодое государство признавало только счастливое детство. Но, конечно, дети умирали: голод, болезни: тиф, корь, скарлатина…

Поблагодарив за информацию, Михаил направился к выходу.

– Молодой человек!

– Да? – Михаил остановился в надежде, что краевед вспомнила какие-то подробности.

– Бросьте это дело.

– Какое? – улыбка умело скрывала удивление.

– Поиски проклятой куклы.

– Но я лишь…

– Ой, перестаньте! Вы совершенно не умеете лгать, у вас все по глазам видно.

Михаила развеселило, что там видно по его глазам, может, на лбу написано? Знала бы…

– Зря смеетесь. Вы влюблены и, наверняка, хотите сделать подарок возлюбленной.

Смеяться Михаил перестал, на лице осталась лишь натянутая улыбка.

– Так вот, это плохой подарок. Кукла сама выбирает хозяев, и если о ней не идет молва, значит, пока там все более-менее спокойно. Не будите лихо, покуда тихо.

Повторное прощание прошло гораздо быстрее. Михаил вышел под впечатлением: краеведу можно деньги на прорицании зарабатывать. А ему надо тщательнее себя контролировать. Любовь любовью, но проколов допускать нельзя. И все-таки чертовщина какая-то с этой куклой.

Он решил спустить дело на тормозах. Может, Анютка забудет, переключится на другое.

Но вскоре стало понятно, что не забудет. Аня не надоедала вопросами, не намекала даже. Она просто поверила словам и теперь ждала от него поступка. Отношения не развивались. Последние пару раз она отказалась от встреч с ним, сослалась на головную боль. По всему было понятно – без куклы дело не выгорит.

«Ой, да ерунда все это с проклятиями! Жанна Львовна же как-то дотянула до старости, вот и мы не пропадем, а там уже по факту разберемся», – решил для себя Михаил.

***

Он шел по улицам детства. Внутри щемило, словно с трудом влез в любимые кроссовки, а они невыносимо жмут при каждом шаге. Старая школа – три окна класса на первом этаже. В началке дразнили нещадно, обзывали жирдяем. Безликие, орущие училки сменяли друг друга, не запоминая имена учеников. Он тоже их не помнил Наталья Владимировна, Елена Петровна, или наоборот, Наталья Петровна… Да и к чертям! Нашел, что вспоминать!

Магазинчик, куда бегал каждый день за хлебом, молоком и нехитрыми лакомствами. Стерва продавщица обсчитывала каждый раз, дались ей его копейки.

Двухэтажные дома, с трещинами на штукатурке, как морщинистые старики ютятся в тени разросшихся до безобразия кленов. В одном из таких когда-то жил он сам. А в соседнем – пацаны-раздолбаи. Интересно, где они сейчас? Спились, небось, как их мамаша. А может, уехали. Да мало ли что произошло за двенадцать лет. Он бы ещё столько же сюда не приезжал, вообще б не возвращался в это захолустье.

Но когда Анюткины глаза засияют, вся эта муть не будет иметь ни малейшего значения. Ради этого можно вытерпеть многое, и чем труднее, тем круче кайф. Он исполнит заветное желание, и в ее глазах будет волшебником из сказки.

Глупо? А обносить лохов в трамвае не глупо? Ему и деньги эти без надобности. Одному…

Нужный дом нашелся быстро. Появилось какое-то странное чувство пустоты. Так бывает, когда зайдешь в комнату за чем-то конкретным и не можешь вспомнить, что хотел? В пустоте стразу зашевелился «червячок». В мозгу засвербело: пацаны-то, может, и спились, а ты сам недалеко ушел. Вор ты, Мишаня, и сколько веревочка не вейся…

Внутри похолодело. Давно его не посещали подобные мысли. Нехорошо это перед делом. Нашел, когда с совестью поговорить.

Мысли он прогнал, чувства приглушил, когда почувствовал, что готов, крикнул хозяйку. Ответа не последовало. Позвал еще раз.

– Открыто! – донеслось из дома.

Трудно представить, кому мог принадлежать этот отвратительный голос, словно гвоздем по стеклу, звонкий и пронзительный, как у ребенка, но с интонациями властной старухи. Так мог кричать говорящий попугай или игрушка со встроенным динамиком.

– Да входите же! – раздалось снова, требовательно и нервозно, и он подчинился, лишь бы не слышать окрик еще раз.

Чертово дежавю! Отвратительное чувство! Справа за колючими зарослями будет клумба с пестрыми цветами… У стены ящики, а с другой стороны…

С каждым шагом ощущение, что он здесь уже был, только росло. Но как? Когда? Из памяти, как из книги, вырвали лист, и он смятым комком лежит где-то глубоко, а вынуть его и расправить никак не получается. Копаясь в мыслях, он не заметил, как поднялся по ступеням крыльца. «Вот так гоняешь в голове всякое, ходишь в загрузе, а потом ни черта не помнишь!» – он почему-то разозлился на себя и вошел в дом.

С порога в нос ударил удушливый запах цветов и химии. Освежитель воздуха. Только его концентрация в помещении была такой сильной, что хотелось сразу выскочить вон.

Но убежать не получилось. Увиденное пригвоздило к месту. Не веря глазам, он щурился в потемках, пытаясь разобрать, что здесь реально, а что мерещится.

Комната была заполнена маленькими детьми. Малютки смирно сидели на длинных лавках вдоль стен, на старом дерматиновом диване, на его спинке и подлокотниках, на креслах, стульях, даже на