Бац!

Вот это мне чуть в голову не пришло! Падаю, одновременно разворачиваясь в сторону, откуда сам только что заявился. Еще одна пуля бьет в то место, где сидел. Ухожу в перекат, одновременно выбрасываю руки с винтовкой вперед. Бац! Пуля взрывает песок под самым боком. Не успел, гад! Сейчас он возьмет упреждение, и я сам вкачусь под следующую. Ба-бах! Нажимаю на спуск, еще не разобравшись, куда стреляю. Может, напугаю. Делаю перекат в обратную сторону. Бац! Похоже, повелся, или я ему прицел сбил, по крайней мере, пуля прошла где-то далеко. А вот и мой стрелок. Стоит метрах в пятидесяти во весь рост в классической позе спортивного стрелка и садит в меня из пистолета. Ему проще, а мне затвор передергивать. Ба-бах! Не попадаю. Опять перекат. Бац! Он на один мой неприцельный может два прицельных выдавать. Ба-бах! Есть! Попал куда-то в область бедра, похоже, даже вскользь, но немца развернуло, почти опрокинуло, но тот справился и начал опять поворачивать ствол в мою сторону. Но нога продолжала подламываться, и ему пришлось встать на колено. Это все, что он успел сделать. Ба-бах! В этот раз я смог нормально прицелиться, и пуля, ударив солдата в грудь, опрокинула его на землю. Готов или близко к тому, хотя и скребет ногами по песку, но встанет вряд ли. А вот крикун, продолжая орать, явно спешит сюда. Хоть что-то у меня осталось? Слегка оттягиваю затвор – один в стволе, а вот перезарядиться, боюсь, не успею. А, где наша не пропадала, становлюсь на колено и зацеливаю угол, зажав в зубах обойму.

– Kurt, der Unteroffizier Zielinski, was passiert?[3]

Не хочет из-за угла вылезать. Ну и ладно, сейчас узнаешь, кто пришел. Перевожу прицел левее и жму на спуск. Ба-бах! Если он не трус, то я труп. Дергаю затвор и засаживаю обойму. Трус. Слышу удаляющийся топот, вскакиваю сам и, выскочив за угол, всаживаю пулю в успевшего отбежать на полтора десятка метров солдата. Ба-бах! И тишина. Не отнимая приклада от плеча, разворачиваюсь в сторону пистолетчика, прикрытого сейчас забором, и приставным шагом сдвигаюсь, одновременно выбирая спуск. Здесь все нормально – немец все еще месит ногами пыль, но каждое движение все медленнее и медленнее, этому недолго осталось, тем более что под ним уже натекла темная лужа, несмотря на то, что прошло всего несколько секунд. Теоретически оратора можно не проверять – с такой дырой в черепе ему только пришелец вроде меня сможет помочь, а я никого подобного вокруг не замечаю. Точно, труп, к бабке не ходи. Ха, интересно, при чем здесь какая-то бабка? Кажись, понял – отходняк начинается, вон как руки ходуном ходят. Надо бы возвращаться к первому стрелку, очень уж подозрительная корзина невдалеке от него образовалась – жратву я сейчас за километр почую. Или за парсек. Ну, точно запасливый хомяк попался, хоть и почти дохлый. Вот эта колбаска домашняя мне в самый раз, хоть и не успевает во рту таять, так как я ее сразу следующим куском дальше проталкиваю, но вкусно. Немец забулькал кровавыми пузырями. Сказать что-то хочешь? Наклоняюсь, и тут меня накрывает Слиянием.

Не хочу!

Но поздно.

Какой раз я сегодня из отключки выбираюсь? Похоже, уже третий. Это может и в привычку войти. Не хотелось бы. Голова почти не болит, прогресс налицо, что радует, хотя внутри такая каша, что хоть топор вешай. И что это за толпа вокруг меня собралась, причем с сельхозинструментом колюще-режущего свойства, тем более, заметив, что я пришел в чувства, какой-то мужичок перехватил поудобнее вилы и сделал в мою сторону шажок.

– Э-э-э… а вы хто будешь?

– Дед Пыхто, не заметно? – Вставать я пока не решался, потому просто сел прямо в пыль, да и какая разница – форму все одно уже уделал.

– Наш, што ли?

– Ну как тебе, мужик, сказать – скорее наш, чем наоборот.

– Гово́ришь чудно, но наш вроде, – мужичок неуверенно оглянулся на толпившихся за спиной селян.

– Да сволочь он! Наш, не наш – паскудник и есть, – взвилась баба с косой в руке. – Жолнеров ерманских побил, сам щас наутек, а нас ерманец по околице всех развесит. Хватай его, ерманцу сдадим, можа, и помилует.

Народ заволновался, но, похоже, мысль меня хватать пришлась по душе. Если сейчас им отпор не дать, неизвестно, как дело повернется дальше. Первым делом я подобрал валявшийся рядом «люгер» и, стараясь не показывать слабость, встал, хотя на винтовку и пришлось опереться. Повертел пистолет в руках, патроны вроде еще должны остаться, и как можно наглее посмотрел на толпу.

– Ну, кто первый хватать будет? – Народец слегка попятился, но перепугался, похоже, не сильно, так как в мою сторону нацелился целый ворох инструмента. Бросятся толпой, хрен отобьюсь, не стрелять же в них на самом деле. Хотя кое-кому в зубы дать и стоит. – Желающих, похоже, нет? Поэтому перестаем дурью маяться и думаем, что делать дальше.

Ага, увидев, что я беру на себя командирские обязанности, а значит, от ответственности увиливать не собираюсь, селяне приободрились. Ну да, извечный русский вопрос – кто виноват и что с ним, гадом, делать? Чего уж теперь, гад – выкручивайся.

– Для начала быстро убираем трупы. Там во дворе еще один немец и девушка, – махнул я рукой в сторону двора, из которого вышел на улицу.

– Видели уже, – мужик с вилами тяжело вздохнул. – Так это он ее?

– А ты думал я? – зло посмотрел на мужика.

– Та не, – тот опасливо отодвинулся. – Мы так и помышляли, та и морда у него в царапках.

– Любка, шалава, сама виновата, – баба с косой уступать, похоже, не собиралась. – То с красными жолнерами путалась, то теперь с ерманскими, стерьвь, начала…

Не нравится мне эта баба, если уж она так о мертвых односельчанах, да еще, возможно, при родственниках, то жди беды.

– Ты, курва, пасть заткни, а то я тебе ее заткну таблеткой свинцовой, – как бы не перестараться, но, похоже, в тон попал – окружающие стали зло толкать бабищу. – Уберите ее отсюда, а то я за себя не ручаюсь.

Похоже, страху я на нее напустил. Заодно и уважение остальных баб и мужиков заработал – не любят люди с такими стервами связываться, от безнаказанности те еще больше стервенеют, и справиться с ними становится уже проблемой. Тот же, кто с твоей проблемой справляется, достоин как минимум благодарности. Вот и пускай пылит отсюда. Меньше народа – шире размах.

– Трупы, те, что кровят, так просто не таскайте. В дерюгу какую заверните. Немцев раздеть полностью, да недалеко от дороги на околице сложите, но чтоб в глаза не бросались. Форму отстирать и починить аккуратно надо. Успеете, пока я покойников и мотоцикл прятать буду?

Народ начал бурно обсуждать мои претензии на припашку, но то, что я взял на себя сокрытие следов, убедило их в моем праве требовать от них помощи. Мужики так сразу согласились – кровь и дерьмо не им отмывать, да и штопать не они будут. Что удивительно, думал, больше будут возмущаться те, кому одежда с засранца достанется, но оказалось наоборот – больше не понравилась возня с кровью. Менталитет у селян от городского отличается, что, в общем, не удивительно – навоз здесь удобрение, а не грязь, а человеческий или звериный, не так важно.