Карл ошеломленно покачал головой и вошел.

Внутри блад-бит звучал еще громче, но это можно вынести. Крыша находилась на высоте второго этажа, и под пластиковыми стропилами не было ничего, кроме свободного пространства, поглощавшего музыку. За угловым столиком трое мужчин и женщина играли в карточную игру, где нужно было называть ставки, и, судя по всему, без труда слышали друг друга. Разговоры за другими столиками доносились как беспрерывное бормотание. Солнечный свет проникал в помещение сквозь двери и жалюзи. Он ярко освещал несколько плиток пола у входа, но не проникал вглубь, и если вы посмотрели прямо на свет, а потом отвернулись, все остальное, казалось, поглощала полутьма.

В дальнем конце собранный из проклепанных жестяных секций угловой бар в форме бумеранга подставил опору полдюжине пьяниц. Он располагался вдалеке от окон, холодильники с пивом у стены за стойкой слабо светились в полумраке. Распахнутая дверь вела в столь же тускло освещенную кухню, по-видимому пустую и заброшенную. Персонал был представлен только низкорослой коренастой официанткой indigena,[19] которая понуро слонялась между столами, собирая на поднос бутылки и стаканы. Мгновение Карл пристально смотрел на нее, а потом направился следом за ней к бару.

Он нагнал официантку, когда та поставила поднос на стойку.

– Бутылку «Ред Страйпа», – сказал он на кечуа. – Стакана не надо.

Ничего не ответив, она прошла за стойку, толкнув откидную дверцу, и открыла стоявший на полу холодильник. Подцепила там бутылку и выпрямилась, сжимая свою добычу, точь-в-точь как criollas на рекламе снаружи. Потом с хлопком открыла пробку висящей на поясе заржавленной открывашкой и поставила пиво на стойку бара.

– Пять солей[20].

При нем были только боливийские деньги. Он выудил пластину вафера КОЛИН и зажал ее меж двух пальцев.

– Карты принимаете?

Она одарила его долгим страдальческим взглядом и пошла за сканером. Он засек время в верхнем левом углу очков, а потом снял их. Они все равно подстроились бы под слабое освещение, но ему хотелось смотреть в лицо тому, что грядет. Облокотился на стойку бара лицом к залу, рядом бросил шляпу. Он очень старался выглядеть как человек, который не хочет ничего, кроме как устроиться поудобнее.

В теории он должен был отметиться у местного администратора «ГХ» по прибытии. Это прописанная в Хартии процедура. Обширный опыт, порой липкий от собственной крови, научил Карла на нее класть. Существовала целая динамично меняющаяся картина нелюбви к тому, что олицетворял собой Карл Марсалис, и она затрагивала все уровни проводки в человеческих мозгах. На верхнем, когнитивном, находились политики с изысканными манерами и светскими раутами, которые осуждали его профессию за аморальность. На эмоциональном располагалось универсальное социальное отвращение, идущее в комплекте с ярлыком «предатель». А еще ниже пульсировал ужас. Основанный на сухой терминологии Доклада Джейкобсена, но пикирующий в гормональный мрак инстинктов, редко признаваемый, но тем не менее головокружительный ужас того, что Карл, вопреки всему, и поныне один из них.

Но хуже всего в глазах корпораций Колонии было то, что Карл – ходячая плохая пресса. Плохая пресса и гарантированная дыра в финансах. Чтобы подготовить кого-нибудь вроде Грея к отправке в дальние края, Гарроду Хоркану приходилось вбухивать в его тренинги и биотехнологический меш несколько десятков тысяч долларов. Никому не хочется, чтобы инвестиции такого рода истекали кровью в пыли Альтиплано под вопли прессы о том, что лагеря КОЛИН охраняются из рук вон плохо.

Четыре года назад Карл отметился у администратора лагеря к югу от Ла-Паса, и его цель таинственно исчезла, пока он заполнял документы в здании администрации. Когда он вошел в хибару, на кухонном столе еще дымилась плошка с супом, в ней так и лежала ложка. Задняя дверь была открыта, как и пустой сундучок в изножье кровати. Этот беглец нигде больше не всплыл, и Карл вынужден был заключить и для себя, и для Агентства, что он теперь, по всей вероятности, на Марсе. Никто в КОЛИН не озадачился так или иначе подтвердить это, а Карл не стал утруждать себя вопросами.

Через полгода после этого Карл одним поздним вечером отметился у другого администратора, отложив заполнение бумаг на потом, и на выходе из офиса его встретили пять молодчиков с бейсбольными битами. К счастью, они не были профессионалами и в потемках только мешали друг другу. Но к тому времени, когда Карл вырвал биту у одного из нападавших и разогнал их, весь лагерь уже не спал. Улицу заливал свет карманных фонариков, новости стремительно распространялись: приезжий, вдобавок чернокожий, устроил беспорядки возле здания администрации. Карл даже не потрудился на глазах у любопытствующих пройти несколько кварталов и проверить дом, где должен был находиться тот, кого он ищет. Он уже знал, что никого там не найдет.

Что до последствий драки – они были столь же предсказуемыми. Прохожих было вдоволь, рядом пара зевак откровенно пялилась на потасовку, но свидетелей, способных дать полезную информацию, не нашлось. Человек, которого Карл отделал так сильно, что тот не смог сбежать, упорно молчал о причинах своего поступка. Администратор не разрешила Карлу расспросить его наедине и даже сократила допрос по медицинским показаниям. «У заключенного есть права, – твердила она медленно, словно Карл был туповат. – Вы и так сильно его избили».

Карл с рассеченной щекой, из которой все еще сочилась кровь, и по меньшей мере одним сломанным пальцем лишь смотрел на нее.

Теперь он являлся к администраторам только задним числом.

– Ищу старого друга, – сказал он официантке, когда та вернулась с терминалом, дал ей вафер КОЛИН и дождался, пока она проведет по считывателю. – Его фамилия Родригес. Очень важно его найти.

Пальцы официантки запорхали над клавиатурой. Она пожала плечами:

– Родригес – распространенная фамилия.

Карл вытащил одну из распечаток клиники в Боготе и отправил ее по стойке бара в сторону официантки. Изображение откровенно льстило клиенту клиники, демонстрируя, как он будет выглядеть, когда спадет послеоперационный отек. В реальности, коль скоро операция была из дешевых, новое лицо Грея, возможно, сошло бы за физиономию жертвы самосуда в Иисусленде. Но мужчина, улыбающийся с распечатки, выглядел вполне здоровым и в хорошем смысле непримечательным. Широкие скулы, большой рот, типичный америндский[21] облик. Карл, всегда склонный к паранойе, в тот вечер заставил Мэтью перепроверить данные из клиники и удостовериться, что ему не попытались всучить какую-то левую модель из каталога. Мэтью поворчал, но послушался, возможно, просто чтобы доказать: ему это – раз плюнуть. Так что сомнений не было, сейчас Грей выглядел примерно так.