связан с мафией. Но через неделю и ей пришлось признать то, что другие уже знали: он пропал и больше не вернется. Я знала, что он мертв. Он ни в коем случае добровольно не расстался бы со своим высоким колпаком, который я нашла во дворе в день его исчезновения.

Несмотря на то что папино тело не нашли, мама договорилась о пышных похоронах и всех нас нарядила в черное. Четырехлетних близнецов облачили в костюм с тремя штанинами и в черные треуголки. Их уговорили семенить рядом с гробом и играть роль талисмана. Они не обронили ни слезинки.

Чтобы выглядеть сообразно случаю, мама рыдала от горя, которого не испытывала, ей даже удалось весьма впечатляюще рухнуть в обморок у самого края могилы и изобразить непереносимую муку, скрыв лицо за густой вуалью.

Луиджи, Леонардо, Марио, Джулиано, Джузеппе и Сальваторе хоть и несли гроб, умудрялись все время шутить. Я сжимала в кулаке папин колпак и скорбела в одиночестве.

Впрочем, жизнь продолжалась, и месяца через три на fattoria стали захаживать поклонники, ведь мама была богатой вдовой и могла, согласно молве, удовлетворить мужчину, не только наполнив его кошелек.

Пробы шли все жаркое лето 1927 года. Старших сыновей не было — они работали в поле. Гуэрру, Паче и меня отсылали из дома, когда приходили мамины женихи.

Претендентов принимали строго по расписанию — утром, днем и вечером. Когда кончалось отведенное им время, они выходили fattoria, обливаясь потом, отирая лоб носовыми платками и разглаживая смятую одежду.

Мы сидели на воротах и смотрели, как они приходят и уходят: судья, член местного совета, аптекарь, свечных дел мастер. Всем им здорово досталось.

И вот как-то в среду утром, во время школьных каникул, явился новый соискатель: он был нездешний и гораздо моложе своих предшественников. Даже моложе мамы.

Как всегда, прежде чем впустить его в дом, мама выгнала на улицу меня и малышей. Но на сей раз случилось нечто необычное. Очень скоро мы услышали какие-то звуки: сначала — рвущейся материи, потом как будто мебель возят по полу или швыряют по комнате; все это сопровождалось повизгиванием и ударами.

Затем прибавились человеческие звуки: стоны, рычание, крики и, наконец, вопли.

Мама никогда не издавала таких звуков, если не считать ночи рождения близнецов за четыре года до этого. Я ужасно испугалась, но не могла допустить, чтобы мальчики это заметили, и продолжала с ними играть, стараясь отвлечь их от звуков, доносившихся из дома.

Когда раздалась серия особо громких воплей, близнецы бросились к окнам и заглянули внутрь. На своих трех ногах они бегали весьма шустро, и я не могла за ними угнаться.

— Нет, мальчики, нельзя туда смотреть, — крикнула я, но их было уже не остановить.

Расплющив о стекло свои носики, они увидели на столе в комнате странное четвероногое существо.

Сначала они подумали, что это нечто родственное им самим: тоже с неправильным количеством ног, со странным туловищем, и ему тоже нет места в этом мире.

Когда стекло, запотевшее от их дыхания, расчистилось, они увидели, что одной частью этого существа является их совершенно голая мамочка, а другой — тот мужчина, который недавно пересек двор и вошел в дом.

Они все еще пытались постичь увиденное, когда мама их заметила и прогнала от окна, раздраженно жестикулируя, словно отгоняла мух.

В отличие от своих предшественников, этот ухажер застрял у нас надолго. Крики и треск мебели продолжались все утро, весь день и весь вечер. А мы торчали во дворе и ждали, когда нам разрешат вернуться в дом. Близнецам наскучили игры, и они занимали себя тем, что тремя ногами чертили в пыли какие-то фигуры. Их художество очень напоминало монстра, которого они увидели через окно.

Когда зашло солнце, я пробралась на кухню, чтобы приготовить ужин для старших братьев и холостых работников, иногда столовавшихся на fаttoriа.

Перед моими глазами предстала картина чудовищной разрухи.

Стулья были перевернуты вверх дном, некоторые даже сломаны; бутыль с пивом опрокинута, и пиво залило весь пол; полки перекошены, и с них попадали и разбились все банки с вареньем, которое я так старательно варила; тарелки перебиты; ящики буфета выдвинуты, их содержимое раскидано по всей кухне. Кувшины с родниковой водой, стоявшие возле раковины, разбиты; огромный тяжелый котелок лежит на боку, огонь в очаге погас.

Я тут же принялась за уборку, и вскоре огонь снова пылал, ужин был готов. Потом я ополоснула близнецов в кухонной раковине и спела им колыбельную.

Вечером, когда мы с Луиджи, Леонардо, Марио, Джулиано, Джузеппе, Сальваторе и с работниками сидели за длинным столом и ужинали, в дверях кухни, ничуть не испытывая смущения, появились мама и ее новый воздыхатель.

Он выглядел настолько изможденным, насколько ему и полагалось. Мама же, напротив, сияла. Ей нельзя было дать больше семнадцати.

— Дети, это Антонино Калабрезе, — сказала мама. — Он теперь будет жить здесь и станет вашим новым папой.

Значит, Антонино Калабрезе успешно сдал экзамен.

Через четыре месяца после похорон нa fattoria взяла старт свадебная процессия, она проследовала по крутым улочкам Кастильоне к церкви Святого Антонио.

Теперь близнецы были наряжены в белый матросский костюмчик, но вышагивали не так бойко, как в прошлый раз. Мама стала синьорой Калабрезе, а синьор Калабрезе — молодым богачом.

Глава 5

La cucina — сердце fattoria, фон, на котором разворачиваются события жизни нашей семьи, семьи Фьоре. Так было всегда и так будет впредь. Кухня — свидетельница наших радостей и бед, рождений и смертей, браков и прелюбодеяний на протяжении не одной сотни лет.

Даже сейчас призраки наших предков собираются на кухне, они присоединяются к нам, как старые друзья, участвуют в спорах и выносят свои суждения по жизненно важным вопросам.

La cucina хранит ароматы прошлого, и каждое событие ее истории заносится в памятный список запахов. Здесь — ваниль и кофе, мускатный орех и семейные тайны; там — молочный запах грудных детей, старая кожа, овечий сыр и фиалки. В углу, в кладовке, пахнет табаком — это запах прошлых лет и смерти. А солоноватый аромат вожделения и удовлетворения пропитывает воздух и на ступеньках погреба смешивается с ароматом мыла, чеснока, воска, лаванды, ревности и разочарования.

La cucina тянется по всей боковой стене нашего дома. Вдоль одной стенки стоит большая плита с самыми разными духовками и множеством конфорок. Над ней висит целая коллекция вертелов, шампуров, чайников и котелков.

Стены кухни утратили первоначальный цвет из-за табачного дыма и топления свиного сала,