всем, но не ему. И тут многие стали отламывать веточки и тыкать в Пузыря, а он скалиться и визжать.

Я подружился с ним в четвёртом классе. Случилось это так. Пузырь сделал мне какую-то подлость, я решил проучить его. Прижал возле школы к забору. Спросил зачем, и, одной рукой придерживая за горло отвесил оплеуху, как девчонке, ладонью. Он был крупнее и выше меня, но труслив. Замер и смотрел на меня перебегая глазами с глаз на мою руку.

– Ты понял? Ещё раз это повторится и я накажу тебя в десять раз сильнее!

Немного подождал, отвесил еще одну оплеуху. Затем чуть сжал его горло, секунд пять, но от страха, его крысиные глазки замерли и округлились. Я решил, что достаточно, и пора закончить последней оплеухой нашу беседу, как почувствовал боль в левом ухе.

Его мама была учительницей, с самого начала она наблюдала из окна учительской эту сцену и прибежала сыночку на помощь.

– Ах, бандит, – зашипела она, – избиваешь Серёжу! Фашист безжалостный!

– Я не фашист! Спросите его, что он мне сделал! – я тогда ещё не знал, что Пузырь её сын.

– Пойдём к директору! Он разберётся с тобой!

И мы втроём пошли к директору. Но не дойдя, зашли в какой-то класс. Она, видимо, немного успокоилась, благоразумие взяло вверх. И вот там, в этом классе, женщина нашла слова, рассказав о жизни Серёжи без отца, о чём-то ещё, так, что мне больше не захотелось обижать его. Как мне не был противен Пузырь, я стал защищать его от нападок одноклассников и других учеников. Потому что до этого даже мальчишки с младших классов подразнивали его и пытались причинить ему неприятности. К окончанию седьмого класса в нашей школе почти все знали, что я заступлюсь за Пузыря, что смотрю на его мерзости сквозь пальцы. Мне он не стал приятен, также многие поступки вызывали отвращение, но издеваться и бить его я не позволял. Иногда даже приходилось драться, но после все привыкли и просто сторонились Пузыря.

По окончанию седьмого класса сделали фото на память. В те времена фото делали на фотоплёнку, проявляли, и затем с негатива делали фото и рассматривали что получилось. Пузырь опять отличился, на фото открыл на всю высоту рот, обнажив крысиный оскал.

* * *

В восьмой класс мы пришли другими людьми. Ушли на летние каникулы, а пришли и не узнали многих из нашего класса. Это были не прежние девочки и мальчики, а юноши и девушки. Но Пузырь так и остался собою.

И вот в один из вечеров, а наш класс учился во вторую смену и шли мы домой когда темнело, в дверях школы, десятиклассники зажали Пузыря. Я тогда ходил в секцию бокса, и готовился к первым своим соревнованиям. Они, их было четверо, держали его за руки, чтобы он не убежал и смеялись. Вероятно, он опять сделал какую-то пакость.

– Отпустите его, – взяв Пузыря за руку и потянув к себе.

Дальше всё произошло быстро и для меня неожиданно. Один из десятиклассников пошёл на меня, переспрашивая, что я сказал. После повторения слов, ударил меня, пытаясь сбить с ног. Но занятия боксом не дали мне упасть. Отпрыгав инерцию удара, чтобы не упасть, я моментально, набросился на этого десятиклассника. Драка вышла короткая и моя атака повергла противника в ступор. Друзья кричали, чтобы я пинал его, но, как-то не был я готов тогда добивать. Видя как противник скрючился и закрыв лицо руками не оказывает сопротивления, я остановился. Один из одноклассников придержал меня за руки и подтолкнул в сторону, чтобы я уходил. И в это время, сзади, тот кого я пожалел, въехал мне последний удар и они ушли в школу. Пузыря нигде не было, он улизнул, даже не посмотрев чем кончится драка. В этом был он весь.

Лет через десять я встретил его, он работал в милиции. Сидел дежурным, а я пришёл с сыном писать заявление. Пузырь сделал вид, что не знает меня. Он стал ещё жирнее, а крысиные бегающие глазки ещё меньше.

Мой начальник

Как-то много лет назад, в парке, сел я рядом со стариком. И вдруг заговорили о жизни, о людях. И он мне запомнился на всю жизнь своим рассказом.

«Меня призвали в 41 году, но не на фронт, а в учебку. Нас там было много молодых, озорных ребят, все примерно одного возраста. Курсы были ускоренными. Но представь себе, в городе, когда рядом столько молодых девушек, ты молод и красив, в военной форме. Да ещё и ожидание гибели в боях в ближайшее время. Трудно устоять от соблазнов, и большинство ребят бегали на свидания с девушками. И я бегал, и был влюблён до безумия. И девушки любили и жалели нас, понимая, что жизнь наша в мгновениях от пропасти, пропасти – уходящей в вечность. И попались с товарищем патрульным, сразу проштрафились, отправили в другую воинскую часть, с неблагонадёжными, в степи под Астраханью. Там быстро сформировали дивизию и тогда уже на передовую. Как сейчас помню первый бой, как падали рядом бойцы. Это чувство ужаса и безумия. Из всех осталась десятая часть. Товарищ, с которым попались в Москве патрульным, погиб в том бою. Никогда его не забыть. Он мне крикнул, я остановился, но командир пнул меня под зад, и что-то прокричал, указывая в сторону вражеских позиций. И я побежал. Последний раз взглянув на товарища, на его помертвевшее лицо и зовущие, молящие глаза без надежды. Он погиб. А я ещё участвовал в нескольких боях, но такого, как первый больше не видел. Через месяц, когда весь состав обновился, в мои плечо и ногу попало несколько осколков. Плечо пустяковая рана, а нога никак не хотела срастаться. Чуть не оттяпали. Отправили в тыл и вскоре комиссовали с третьей группой инвалидности. Нога восстановилась. Вот так я и выжил в этой войне. Те, кто в пехоте и не старший командир, трудно было пройти, не то что всю войну, но даже несколько месяцев. Жили все сегодня и сейчас, и таким как я, комиссованным, завидовали, ведь у меня впереди была жизнь. А у них только сегодня и сейчас.

После войны я упорно занимался здоровьем и теперь по мне и не видно, что у меня была группа инвалидности. А вот у моего шефа, у него нет ноги. Этого уже не исправить. Вместо ноги у него орден Красной звезды. А ногу он потерял, под танком, наехавшим на него.