— Володя, — прошептал Савранский.

— Очень приятно! А почему вы называете меня Ираида Сергеевна?

— Я думал, она — это вы.

— Нет, я это я. Но это очень странно. Так звали мою бабушку, которую вы не могли знать. Она умерла уже. Возможно, жила в этом доме, но это не точно. Мы недавно сюда переехали.

Савранский на всякий случай решил не говорить, что Ираиду Сергеевну он видел вчера и даже говорил с ней, возможно, в этой самой комнате.

— Простите, а как я здесь оказался?

— Ну, как же! Вы спасли картину.

— К-какую картину?

— Бабушкину! Вы погнались за вором и отбили её. Папа всё видел. Потом вы упали в лужу, одежда намокла, а на дворе ночь. Неужели вы ничего не помните?

Савранский помнил, что всё было совсем не так.

— А можно взглянуть на картину?

— Конечно, только тихо.

Они пробрались на кухню. По дороге Савранский завернулся поплотнее в простыню и оглядел коридор. Это был всё тот же старухин коридор, только отремонтированный. Картина стояла на столе, прислонённая к стене. Рядом лежали остатки упаковки — крафтовая бумага и бечёвка. Да, это был он — портрет космонавта, и космонавт был на месте, только ничего необычного в нём не было — соцреализм как таковой. В правом нижнем углу Савранский обнаружил неразборчивую подпись художника и 1965-й год.

— А можно включить свет?

Ирина посмотрела на него как на ребёнка и дёрнула за шнур настенной лампы. Никакого эффекта! Савранский выдохнул.

— Папе она очень нравится, — сказала девушка.

Савранский посмотрел на неё. Красивая! Но всё-таки странно всё это. И то, что с ним случилось накануне, и что он опять в этом доме, где жила непонятная старуха. И что же всё-таки случилось с торговцем?

— Вы знаете Аркадия Михайловича?

— Нет. А кто это?

— Да так, знакомый любитель искусства. Как раз накануне мы обсуждали с ним портрет, очень похожий на ваш. То есть, не на ваш… — Савранский смутился. — С похожим сюжетом.

— Вообще-то здесь нет сюжета. Это же портрет. Вы знаете, мой папа тоже разбирается в искусстве.

— Он искусствовед?

Ирина рассмеялась:

— Он физик, просто любит искусство. А вот я когда-нибудь стану знаменитым художником. Но до этого далеко. А вы чем занимаетесь?

— Да так, — скромно сказал Савранский. — Как раз изучаю искусство.

— Тогда мы найдём общий язык. Кажется, ваш кофе остыл. Я подогрею, хотите?

— Очень хочу! — Совершенно искренне сказал Савранский. — И если можно, с булочкой.

— Конечно можно! — Ответила Ирина.

Когда через час сытый и довольный Савранский покинул квартиру в Доме Лидваля, унося с собой номер её телефона и разрешение звонить в любое время, она закрыла за ним дверь и с неодобрением посмотрела на вышедшего в коридор Аркадия Михайловича. Он был в том же пиджаке, в котором лежал в луже — с огромным неопрятным, уже засохшим пятном.

— Так нельзя, — сказала Ирина, — надо почистить.

— Почищу. Ну как он тебе? — Спросил торговец осторожно.

— Подойдёт. Мне нравится его реакция на необычное. И спектр эмоций. Естественнонаучных знаний маловато. Продолжим.

— Он мне как сын.

Ирина нахмурилась:

— Хочу напомнить, дорогой коллега, что это мой эксперимент, а ваша искуственно-интеллектуальная задача — систематизировать данные. Кофе будешь? С булочкой.

— Буду, — вздохнул Аркадий Михайлович обречённо.

— Тогда переоденься.

И Ирина пошла на кухню.

— Она действительно твоя бабушка? — Крикнул ей вслед Аркадий Михайлович.

— Пра… пра… пра… — ответило эхо.

Октябрь — ноябрь 2022 г.