Утопив в пол педаль газа, Леони разогнала машину за двести, но через считанные секунды увидела в зеркале заднего вида «Форд», сверкающий маячками и завывающий сиренами. Боже, как быстро эти ребята меня догнали. Этот поганый «Форд» крут, конкретно. Поняв, что смыться не получится, Леони сбросила скорость, свернула на резервную полосу и остановилась. Сердце билось как бешеное, живот сводило судорогой. Боже!

Усатый полицейский подошел к двери ее машины, скорчил недовольную мину и потребовал права. Лет двадцати с лишним, с коротко стриженными черными волосами, похожий на латиноамериканца. И с большим «смит-вессоном» в кобуре на заднице. Поспешно разыскивая права, Леони выронила на пассажирское сиденье содержимое сумочки. Разрыдалась, пытаясь отвлечь внимание, поскольку вместе с правами на сиденье вывалились не только кредитки, деньги, тампоны, презервативы и помада, но и десяток пухлых пакетиков с кокаином.

— Мэм. Выйдите из машины. ЖИВО, — приказал полицейский.

К утру отцовский адвокат устроил ей освобождение под залог. Ее вывели через боковую дверь, накинув на голову одеяло, чтобы не попасться на глаза прессе и фотографам, которые ждали ее появления у главного входа. К полудню Леони уже была в Беверли-Хиллз и сидела в роскошной кухне отчего дома.

Никогда еще она не чувствовала ненависть и отвращение к родителям столь отчетливо. От отвращения по коже буквально шли мурашки.

Отец, невысокий, коренастый мужчина средних лет, уже слегка рыхлый, в костюме за десять штук баксов и с типичным для Беверли-Хиллз загаром, с коротко стриженными светлыми волосами, редеющими на висках, холодным и пустым взглядом налогового инспектора и длинным носом, странно смотрящимся поверх его ярко-красных пухлых и влажных губ, обычно играл первую роль в скандалах, но на этот раз первую скрипку играла его жена, а он лишь стоял у двери, водя языком по зубам, будто пытаясь выковырять остатки еды.

Мама была выше его ростом сантиметров на десять, худощавая, с выступающими скулами и злобная, как гремучая змея.

— Нам все утро звонят с конкурирующих каналов, и журналисты! — крикнула она Леони. — Даже из «Нэшнл Инкуайер» позвонили, прости Христос…

Мать сделала лицо на манер ведущей новостной программы.

— «Богатая сучка, дочь заправил медиабизнеса, вышла под залог после бурной ночки с выпивкой и наркотой».

У женщины задрожала верхняя губа. Потекли слезы, размывая макияж.

— Ты снова нас опозорила! — завопила она, брызгая слюной. — Опозорила своего отца. Опозорила меня. Хуже того, опозорила своего брата, в первую же неделю его школьной учебы.

Судя по всему, мать была очень довольна, что смогла приплести к этому скандалу Адама, их любимого чудо-мальчика.

— Вот этого я тебе никогда не прощу.

Адам прыгнул через класс, в десять уже пойдя в среднюю школу, и это было круто. Он оказался на год моложе одноклассников, и его потрясающие школьные успехи являли собой яркий контраст со старшей сестрой, которую готовы были вот-вот выгнать из школы за неуспеваемость. Мать напоминала ей об этом при каждом удобном случае.

— Для вас все, как всегда, сводится к Адаму? — всхлипнув, сказала Леони. — Адам то, Адам это, все только о нем. И никогда, никогда обо мне.

— Что значит «никогда о тебе»? Эгоистичная сучка! — вскричала мама. — Понять не могу, разве мы не давали тебе все, чего бы ты только не захотела?

«Вы даже жизнь эту мне не давали, — очень захотелось ответить Леони, — откуда ж вам знать что-то еще?» Девушке было просто необходимо затеять большую и болезненную разборку…

Прямо сейчас.

Но Леони до сих пор не была уверена, произошло ли то, что случилось в прошлом, на самом деле или только в ее воображении.

— Слушай, извини, ладно? — наконец сказала она. — У меня сейчас трудный период, я привыкаю, разбираюсь с кучей… мне не нравится… все, что случилось за последний год…

— Хорошо, посмотрим, как ты привыкнешь обходиться без машины, — перебила ее мать. — Скидок не будет. Как насчет того, если мы откажемся платить адвокату, если дело дойдет до суда? Штат предоставит тебе казенного, будь уверена. Какого-нибудь мальчика, только что из юридического, что называется, молоко на губах не обсохло. Он не сможет спасти тебя от тюрьмы. НА ЭТОТ РАЗ, ЛЕДИ, ВЫ ЭТО ЗАСЛУЖИЛИ.

На этот раз, леди, вы это заслужили. Какая же дрянь, какая же ты дрянь, мама, подумала Леони. Самообладание покинуло ее, она коротко, резко вскрикнула и выбежала из кухни, толкнув по дороге отца и опрокинув в холле торшер. Взбежав по лестнице, ворвалась в свою спальню и захлопнула дверь с такой силой, что пара дверных панелей треснула и на пол посыпалась белая краска. Шатаясь, пошла вперед, откопала в прикроватном столике свой альбом и «Волшебный Маркер». Резко тыча и чиркая, нарисовала картинку, изображающую осла, взгромоздившегося на ее мать. Порвала картинку на мелкие кусочки, рухнула на кровать и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку, как капризный трехлетний ребенок. Почему у мамы всякий раз получается довести ее до такого состояния?

Прошло минут пять, но Леони все еще дрожала от ярости. Но потом вспомнила, что у нее кое-что есть. Сбросив туфли, подошла к шкафчику для нижнего белья и, покопавшись, нашла спрятанный у задней стенки скатанный носок. Голоса родителей из кухни были едва слышны, но они явно кричали и ругались. Может, по поводу того, что с ней делать дальше. Раскатав носок, она вытащила пять белых таблеток оксиконтина, которые стянула, вместе с другими лекарствами, из шкафчика матери, размером с аптечный, набитого кучей наркоты, полученной по рецепту врача.

Леони еще не пробовала оксиконтин, но слышала про него много хорошего. Сейчас самое время. Таблетки по десять миллиграмм. Пять — это слишком много? Или слишком мало? Она видела, как ее приятель Билли, сидящий на амфетамине наследник миллиардного состояния, заглотил огромную синюю «торпеду» в сто шестьдесят миллиграмм оксиконтина, и особо плохо ему не стало. Ведь ей же не станет плохо от детской дозы в пятьдесят, да? А если и станет, то не наплевать ли ей на это? На взводе она решила принять восемьдесят. Вспомнила совет Билли, что для пущего эффекта таблетки лучше растолочь в порошок и вдуть, как кокаин. Уж это-то Леони делать умела.

Дрожа от нетерпения, она растолкла восемь таблеток в порошок кончиком стальной маникюрной пилки, сложила вдоль стодолларовую купюру и с силой втянула носом порошок. Хм. Неплохо. Кровь тут же прилила к голове. Занюхав весь оставшийся порошок, Леони легла на кровать, чтобы насладиться приятным теплом, залившим все тело. Господи, куда лучше, чем секс. Мысли поплыли. Ощущение, будто ее погрузили в теплое желе. Но вскоре ее начала бить дрожь. Кожа стала холодной и влажной. Стены комнаты закружились, и она почувствовала удушье.

Попыталась встать с кровати, доползти до двери, позвать на помощь, но рухнула на пол. Ощущение удушья становилось все сильнее. Леони перестала дышать и провалилась в черноту.

Рия не собиралась оставаться с Уродцами ни на мгновение дольше необходимого. Она просто хотела уйти на безопасное расстояние от Григо, Дюмы и Вика. Потом она попрощается с большими мохнатыми и желтозубыми защитниками, и ее ждет трудная дорога обратно в стойбище Клана, где она поговорит с забияками — братьями Хондом и Рилом, чтобы надлежащим образом отомстить за нанесенное ей оскорбление.