И вот друг Марат-Марашка сплавил его в тихую благополучную квартиру: здесь никто не найдет. Ну и мразь! Наверное, и деньги за это слупил приличные!

Светка вспомнила, как Маратик хвастался парижским приключением: за 500 франков засвидетельствовал личность русской проститутки в российском посольстве. У той, типа, паспорт сперли. И чтоб въехать в родную страну, нужно было, чтобы свидетель подтвердил: знаю, мол, я эту хорошую девушку уже много лет, помогите обокраденной бедняжке.

– Приходит такая сученция, – ржал Маратик, – выкладывает мне 500 франков. Кому от этого плохо?

Светка тогда тоже смеялась: хорошо умел рассказывать «лжесвидетель», в красках.

– Потом и про меня кому-нибудь будет так же: «Дали мне штуку баксов, нашел я одну дуру. Кому от этого плохо?»

Но злобствовать по поводу Мараши не было времени. Чего уж теперь. Этот-то, «подыхающий», не виноват, его повели, он и пошел. Может, и правда, напали на деревенского дурачка, порезали, выпил лишнего, поругался с кем. А Марат, скорее всего, и сам не знал, и денег не брал: ему сказали «аппендицит», он и поверил. Поэтому и к ней привел.

Так думать было легче. Злость и обида мешали собраться, сосредоточиться, а ей требовалось сейчас много сил. Ясно было одно: к врачам обратиться она не может – те сразу сообщат в милицию, а кто знает, в чем замешан ее гость. Следовательно, замешанной окажется и она, кто поверит ее уверениям, что знать не знала, ведать не ведала? И тогда она не улетит…

Нет, нельзя пугаться. Надо лечить его. Он молодой, крепкий, жить хочет, выкарабкается.

Стараясь не дышать от ужаса и отвращения, Светка обильно полила жуткие раны зеленкой.

– Теперь нужна та, вонючая, мазь. – Она усиленно пыталась вспомнить название. Не получилось.

Светка плюнула и пошла в аптеку. «Найди то, не знаю, что»… Так и сказала:

– У меня палец на ноге нагноился, мне нужна мазь, которая пахнет противно.

– Мазь Вишневского, – засмеялась аптекарша, – правильно, самое лучшее средство.

Светка пробила в кассе за пять банок. Фармацевты заудивлялись: для пальца двух-трех мазков хватит.

– На будущее, – пришлось пояснить туманно.

Из аптеки она пошла прямо в церковь: звонили колокола, как будто помощь обещали. Купила две самые большие свечки, одну поставила у распятия. Еще в школьные годы, когда у них было жутко популярно высчитывать по датам рождения судьбу, одна их классная прорицательница насчитала, что живет Светкина душа десятую жизнь, поэтому очень мудрая, и что у нее нет ангела-хранителя, а присматривает за ней сам Господь Бог. Чушь, конечно. Но иногда Светка ощущала, что кто-то свыше ею руководит, помогает, оберегает. Она была уверена, что Бог ее слышит.

– Боженька, миленький, умоляю Тебя, помоги, пожалуйста (как же за него просить, безымянного?), помоги, пожалуйста, Ты знаешь, кому. Не дай ему умереть. Он же еще молодой. Ему надо пожить. Ему очень плохо. Утоли его страдания, умоляю Тебя.

С другой свечой пошла к Богородице:

– Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, заступись, пожалуйста, за раба Божия, Ты знаешь, кого. Помоги мне его вылечить. Пожалей его, как Сына Своего.

Молитвы принесли бодрость и надежду.

Дома ее больной посмотрел осмысленным взглядом. Наверное, антибиотик начал помогать.

– Сейчас раны лечить будем. Снимай штаны, – приказала Света. – Я все уже видела, не стесняйся.

Она обмотала ножницы ватой и принялась смазывать нагноение отвратительно пахнущей массой.

– Воняет, – покорным голосом произнес через некоторое время раненый.

– Потерпишь.

– Угу, – согласился он и слабо спросил: – Слушай, я ночью кричал что-нибудь?

– Мамку звал. И выл. Еще говорил, что умираешь. А может, давай твою маму сюда вызовем, а? Давай ей позвоним или телеграмму пошлем…

– На тот свет? – зло спросил гость. – Да я и без всякой телеграммы туда скоро.

– Прости, я же не знала. Я думала, если зовешь… И никого у тебя больше нет?

– И никого у меня больше нет, – передразнил он. – Ладно, не боись, оклемаюсь я. Не подохну тут у тебя. Устала за мной ходить?

Светка вдруг подумала, что он старше, чем сначала ей показалось, и гораздо жестче. Чуть-чуть ему полегчало, и глаза стали колючими, и ей, своей спасительнице, готов схамить непонятно за что, по привычке, наверное.

– Да, я устала, я не спала всю ночь, но это не важно. Мне просто было очень страшно за тебя.

Она поднялась, чтобы выйти.

– Как тебя звать? – донесся голос с кровати.

– Знаешь, нам с тобой это ни к чему. Давай так: я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Ты отлежаться просился? Отлеживайся. Полегчает – гуд-бай.

И закрыла за собой дверь.

Как-то ей стало неуютно от своего гостя. Жутковато почему-то. Очень хотелось спать, и было страшно ложиться: а вдруг он войдет в комнату? Она так и видела: стоит у двери, молчит, смотрит своими злыми цепкими глазами. Просто – стоит и смотрит. А по спине ее ползет холодок.

Не раздеваясь, прикорнула на диване в гостиной. И проспала несколько часов.

Вонь от мази расползлась по всей квартире. Больной ее снова стонал и бормотал что-то несусветное, пересказывал очередной боевик.

Эти однообразно-страшные слова из боевика почему-то опять навеяли холодную жуть. А чего ей, собственно, бояться? Брать в квартире точно нечего – не книги же, на самом деле! У нее самой есть только ее жизнь, но не будет ведь он ее, свою спасительницу, убивать, в конце концов. Ни загранпаспортом, ни билетом воспользоваться ее периферийник не сможет при всем желании – чего ж тогда?

И все-таки она, как сомнамбула, повинуясь безотчетному настойчивому велению, взяла паспорт с вложенным в него билетом и спрятала в свой тайник, о котором не знали ни мама, ни бабушка. В нем Светка в детстве хранила записные книжечки со своими важными тайнами. В принципе, те тайны можно было и не прятать: родные никогда не рылись в ее личных вещах, но иметь потайное место, о котором никто не догадывается, – это было круто. Светка под влиянием Эдгара По и Конан Дойля долго придумывала, как можно спрятать вещь, чтобы вроде бы и на виду, а вот никто не догадается. И нашла. А через столько лет вон как пригодилось! Хотя при чем тут «пригодилось»? Лежит в ее доме тяжелобольной незнакомый человек в бреду, голову повернуть не может, не то что встать, а она от него документы прячет. Совсем с ума сошла от бессонной ночи!

В общем, как бы там ни было, а через несколько дней изнемогшая от усталости, тревоги за жизнь больного и своих непонятных страхов, вызванных, скорее всего, одиночеством, Света поняла, что опасность миновала и жизнь человеческая спасена благодаря ее усилиям. Температура упала, раны перестали гноиться, больной повеселел, спал хорошо, молча.