Устройство крепостных стен, бастионов, башен, особливо форму с нее взял – пятиугольную. Их всего-то на весь Варяжский север и было три крепости таких: Орешек наш, Ниеншанц и Петрова Петропавловка. Они на Неве все и стояли. К этому времени Орешек как крепость стала никому не нужна. Утратила, так сказать, оборонное значение. Новая история крепости, названной с этого времени Шлиссельбург, то бишь Ключ-город, на невесть каком языке, ― энто история тюрьмы. Тюрьмы, из которой не удалось ни одного побега. Как говорят острые языки, ― «русской Бастилии». Это та тема, что вы снимать собрались? Редактор, да и вся команда шли молча.

– Эй! – вывел их из сонного тумана крик деда, – Эй вы! Заснули что-ль? Вы снимать будете про тюрьму? Ась?

– Про тюрьму, – очнулся первым Продюсер.

– Ну и хорошо, – подытожил молодой дед, – Про тюрьму, так про тюрьму. Он приветливо, как швейцар в пятизвездочном отеле, пригласил жестом войти в ворота цитадели.

– Вот это Секретный дом! – указал он на приземистое одноэтажное здание посреди маленького двора.

Группа дружно вошла под полукруглые своды ворот на двор небольшой цитадели, зябко поеживаясь на холодном сквозняке, продувающем дворик. Ветер влетал в такие же низкие ворота, выходящие на Ладогу, и вылетал в те, что остались у них за спиной. Редактор замешкался и, плотно запахнув полы черного кожаного пальто, уверенно шагнул за всеми. В мозгу словно что-то щелкнуло.

– Приехали, барин! – раздалось у него в ушах.

Он покрутил головой, пытаясь понять, к кому и кто так обращается. И вдруг увидел…

Вместо внутреннего двора цитадели крепости Орешек перед ним, словно огромная темная стена, предстала Ладога. Озеро будто поднималось и силилось закрыть собою весь горизонт. Он отшатнулся, инстинктивно ожидая, что вот-вот вся эта громада воды рухнет на него. Вместо солнечного зимнего дня и голубого весеннего неба над ним сияло яркое июльское солнце, пытаясь позолотить гребни угрюмых волн. Но они не блестели под его напором, а так и наваливались серой непрозрачной массой. Редактор отвел взгляд от серой водной стены. Напротив него, точно темный нарост на плоской поверхности озера, выступали прямо из воды стены крепости.

Он узнал ее сразу. Шлиссельбург. Его уже не удивило, что он не там, внутри крепости, а у пристани. Редактор прищурился, пытаясь различить, что происходит у крепости. От крепостного вала что-то отделилось и начало приближаться к пристани. Через минуту он увидел какое-то плывущее пятно, по обеим сторонам которого равномерно шевелились темные лапы. Вдруг показалась лодка, подвигавшаяся с помощью длинных морских весел. Еще минута, и она пристала к берегу. В эту минуту Редактор разглядел рядом с собой жандарма в голубом мундире. Тот подошел мерным шагом к сумрачному офицеру, сидящему в лодке, и, отдав честь, вручил белый пакет. Возница соскочил с козел стоящей рядом с Редактором пролетки, и перенес в лодку вещи, принадлежащие ему. Затем офицер повернулся к Редактору и поманил его пальцем. Тот сделал шаг и чуть не упал, удивленно почувствовав тяжесть кандалов и услышав их тяжкий звон. Светловолосый ямщик широко улыбнулся ему в спину и, сняв низкую черную шляпу, сказал сладеньким голосом:

– На водку бы, барин, за то, что счастливо доехали!

Редактор неожиданно для себя и для всех вокруг залился молодым заразительным смехом. И, теперь уже неожиданно для себя, ответил густым басом по-белорусски:

– Штоб ты пропау, – сунул руку в карман черного дорожного плаща, нащупал там две монетки и положил их в широкую лапу ямщика со словами: – Извини брат, тридцати сребреников нема, на хоть два, – спрыгнул в лодку и, повернувшись к офицеру, с лучезарной улыбкой лихо скомандовал, – Вези, Харон!

Офицер хрипло гавкнул, и весла одновременно коснулись свинцовой глади воды. Лодка резко сорвалась с места. Невзрачные домики и церкви уездного городка становились все меньше, черный лес на другом берегу Невы надвигался темной стеной. Чем ближе продвигалась лодка к тюрьме, тем яснее вырисовывались серые стены и зеленый низкий вал, окружающий крепость.

На пристань первым выскочил жандарм с багажом, а за ним по каменным ступеням поднялся Редактор. Спустя минуту его тяжелые кандалы, не привязанные, по арестантскому обычаю, к поясу, а нарочно, из какого-то удальства, распущенные по земле, со звоном поволоклись по плитам под сводами невысоких крепостных ворот. Он шел мимо вытянутых в струнку темно-зеленых часовых по длинному крытому коридору, состоящему из аркад, расположенных вдоль глубокого выложенного камнем рва. В коридор выходили двери и окна, а через ров, на расстоянии нескольких десятков шагов друг от друга, были перекинуты каменные сводчатые мостки. За рвом раскинулась широкая площадь с церковью и могильными памятниками. А за площадью, под крепостным валом, стояли казармы или что-то в роде этого, а с другой стороны виднелись какие-то садики и в них белые дома. Высоко над валом развевался желтый штандарт с царским двуглавым орлом.

Все шли в глубоком молчании, которое нарушалось только бряцанием кандалов по каменному полу. Перешли через мост, и тут Редактор увидел уже знакомый средневековый Секретный замок. Две круглые серо-желтые башни с узкими бойницами, такая же суровая гранитная стена, а посредине чернели огромные ворота со сводами. Перед замком, надо рвом, висел на цепях новый мост.

На стук пришедшего с ним офицера часовой тотчас отворил обитую громадными гвоздями калитку, и Редактор, сделав еще несколько шагов вниз по каменным ступеням под высокими сводами, очутился внутри уже знакомой ему клетки. Двор был тот же, с гранитными стенами и такими же башнями. В каждую башню вели железные двери, узкие окна освещали, по всей вероятности, казематы, а может быть и лестницу. Потрескавшиеся от северных морозов гранитные камни были шершавы, точно покрытые лишаями, а высокие стены бросали на узкий двор огромную тень. Низкий одноэтажный флигель перегораживал замкнутое пространство надвое.

Все это, и серые гранитные стены, и желтый флигель, и полосатые будки, и деревянный барьер, тянущийся перед всеми постройками, и какая-то полуразрушенная конура в углу двора рядом с железной дверью, было угрюмо, жестко и мертво. Выскочили несколько солдат с унтер-офицером впереди, и остановились в почтительных позах. Вокруг уже не было видно ни жандармов, ни офицера. Редактор обвел взглядом двор, уже знакомый ему по первому посещению, заметил, что в мрачной ржавой клетке что-то зеленеет. Усмехнулся, узнав в этом «что-то» чахлую рябинку, унизанную коралловыми кистями ягод. Рядом приткнулась на высоком столбе довольно неуклюжая голубятня, над которой вились белые и сизые голуби. Над темным двором сияло июльское небо. Белые тучки резвились, уносясь в те края, что наверное, и воспевал Пушкин. Редактор взглядом проследил за ними, вспомнив «…с милого севера в сторону южную…»… Затем взглянул на землю. Он стоял во дворе музея рядом с Продюсером и Оператором. Издатель уже заходил в приветливо распахнутую дверь Секретного дома, а в ушах звучало приглашение: