— Пошли в женщин-ковбоев, — поддерживает она Надж.

Я прикусила губу.

— Почему нельзя смотать отсюда удочки, найти себе спокойное местечко, затихориться там и посидеть, обмозговать на досуге ситуацию? Почему только мне одной необходимо во всем разобраться и понять, что вообще происходит, куда, наконец, идти?

— Как куда, на футбол! — предлагает Клык.

— Что-о-о-о!!!? — Игги на глазах расцветает.

— Сегодня на техасском Главном стадионе футбол! — Клык захлопнул лэптоп и поднялся. — По-моему, стоит сходить!

Я выкатила на него глаза:

— Спятил что ли. На футбол не пойдем!

Я, конечно, сама тактичность и деликатность, но пусть не забывает, кто у нас за главного.

— Там народищу вокруг будет туча, камеры повсюду, сплошной кошмар. Ты хоть головой-то подумай!

— Техасский стадион — под открытым небом. Всегда взлететь можно. И потом, сегодня Ковбои играют с Чикаго Беарс.

— Раз мы и так уже здесь, такую игру пропускать — преступление. — Игги даже подпрыгивает от восторга.

— Клык, можно тебя на минуточку? — Я отзываю его в сторонку ничего хорошего не предвещающим тоном.

Через узкий проход между бетонными стенами выходим за пределы мемориала. Я даже отхожу еще подальше — а то, не дай Бог, нашу разборку стая услышит. И уж тут терпению моему приходит конец:

— С каких это пор ты решения принимаешь? Ты рассудка лишился! Нас там как миленьких поймают. А не поймают, так на камеры заснимут. А мне потом за стаю отвечать да всю петрушку расхлебывать! О чем ты только думаешь?!

Клык серьезно на меня смотрит. Лицо непроницаемое — ни за что не догадаешься, что он на самом деле думает:

— Во-первых, игра будет классная. Во-вторых, жизнь надо ловить за хвост, а не прятаться от нее в темный угол. И, наконец, три: там, действительно, всюду будут камеры. Нас заметят. В Школе да в Институте наверняка мониторы каждую камеру по всей Америке отслеживают. Вот они и узнают, где мы находимся.

От злости на него я сейчас лопну:

— Странно. Ты, когда сегодня утром проснулся, вроде на сумасшедшего похож не был. Когда ты чокнуться-то успел?

— Они узнают, где мы, и тут же примчатся нас ловить, — Клык спокойно и терпеливо гнет свою линию. — Вот затишье перед бурей и кончится, и не надо будет больше ждать урагана.

Наконец, меня осеняет:

— Ты что, хочешь сам сделать первый ход?

— Я больше не могу жить в неведении.

Так-так. Похоже, настало мне время взвесить, что важнее, светлый ум Клыка или моя решимость сохранить за собой лидерство. Наконец я вздыхаю и понуро киваю:

— Ладно, согласна. Давай, организовывай свою заваруху. Но только помни. За футбол за тобой — должок.

Вас, наверное, удивит, но в Техасе подозрительно много народа увлекаются контактными видами борьбы. По крайней мере, вокруг полно детей в ковбойских комбинезонах. Я напряжена хуже, чем удавка на ротвейлере. Ненавижу этот футбол, этот стадион и все с ними связанное. 60 тысяч жующих попкорн футбольных фанатов — это уже само по себе сущее наказание. Я уж не говорю, что каждый из них в любую минуту может, мягко говоря, оказаться источником крупных неприятностей.

У Надж глаза размером с тарелку, а в руках огромное облако голубой сахарной ваты:

— Я хочу вон такую большую прическу! — она в экстазе тянет меня за рубашку.

— Это все из-за тебя, — бурчу я сердито Клыку, и он в ответ почти что улыбается.

Наши места довольно низко и практически посередине поля. Короче, дальше от выхода даже придумать трудно. Я была бы гораздо счастливее, точнее, гораздо менее несчастной, где-нибудь на самой верхотуре, поближе к открытому небу. Здесь, внизу, несмотря на отсутствие крыши, я все равно чувствую себя посаженной в мышеловку.

— Напомни мне еще разок, что мы здесь делаем? — спрашиваю я уже в сотый раз и в сотый же раз пристально оглядываю окрестности.

Клык забросил в рот горсть соленой кукурузы:

— Собираемся смотреть, как настоящие мужчины играют в игру для настоящих мужчин.

Между тем я смотрю, куда направлен его взгляд. Он пялится на группу танцевальной поддержки Ковбоев Далласа.[3]Даже если хорошенько напрячься, этих длинноногих девиц не заподозришь в том, что они играют в игру для настоящих мужчин.

— Что происходит? — спрашивает Игги. В отличие от всех остальных, он нервничает не меньше меня. В непривычном странном шумном месте Игги не в состоянии самостоятельно сориентироваться. Не удивлюсь, если он не выдержит и психанет на полную катушку.

— Чуть что случится, — говорю ему тихо, — вставай на стул и взлетай с места. Направление вперед, ярдов на десять, и дальше — вертикально вверх. Понял?

— Понял, — он нервно вертит головой и вытирает о драные джинсы вспотевшие ладони.

— Вот бы мне выступать в группе танцевальной поддержки, — мечтательно шепчет Надж.

— Прекрати, пожалуйста, свои пустые… — обрезала я ее раздраженно, но остановилась на полуслове — Клык полоснул меня таким ледяным взглядом, мол, не порть людям праздник, что я решила не продолжать. Но внутри у меня все бурлит. Не надо было на это соглашаться. Дура я, дура, что дала Клыку себя уговорить. А теперь, когда он распустил слюни, глядя на голенастых бедовых танцовщиц, я и вообще готова взорваться.

— Все девчонки в коротеньких шортах, а у одной длинные рыжие волосы, — Клык со смаком живописует Игги происходящее на поле, и тот уже забыл свои страхи и с увлечением просит все новых и новых подробностей.

«Всем прекрасно известна твоя слабость к рыжим», — думаю я, вспоминая, как он целовался со своей рыжей в Вирджинии. По-моему, от этих «счастливых» воспоминаний у меня вместо слюны начинает вырабатываться яд.

— Макс? — Ангел пододвигается ко мне вплотную, и мне вдруг бросаются в глаза ее грязные кудряшки. Надо придумать, как их всех помыть поскорее.

— Что, моя девочка? Проголодалась?

Я уже готова махнуть рукой разносчику запеченных в тесте сосисок.

— Нет, я хотела тебе сказать… Я имею в виду, пара сосисок мне не помешает, и еще две — Тоталу. Я просто хотела тебе сказать, что психовать тебе совершенно нечего… Все в порядке.

— Что в порядке?

— Все. Ничего страшного с нами не случится. До сих пор каких только с нами ужасов ни происходило, а мы вон все целые и невредимые. Мы все уцелеем, что бы ни случилось. Мы предназначены уцелеть. А ты еще и мир спасешь, потому что это — твое предназначение.