Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лизу любит древний король фейри, и все его зеленая, золотая, огненная магия вливается в ее лоно, проходит насквозь, захватывая ее душу и вталкивая ее с последним ударом члена – из женщины в дерево.
Безжизненное тело падает в осеннюю траву у корней. У корней живой дриады-березы. Которая так нужна своему королю!
Киндеирн нетерпеливо дергает пальцами – остатки золотых листьев поспешно слетают с ее ветвей, сплетаясь в острозубчатый венок, охряной плащ оборачивается вокруг тела, золотой меч возникает в дрожащем воздухе и падает в ладонь.
Единственная дриада на весь Уилтшир остается горевать над телом голой мертвой женщины, темные листья укрывают ее невидящие глаза – спи, спи до весны. Пусть тебя найдут в апреле, когда закончится ноябрь.
Если будет кому находить.
Потому что прочь от страшной своей могилы, прочь от свежерожденной дриады, прочь от места, где снова все началось – идет древний фейри в короне из золотых листьев, и он идет для того, чтобы не оставить никого в живых.
Он еще не знает, что мстить некому. Дыра в его груди пылает холодом, а черная кровь тяжелыми каплями падает на дорогу.
5. Ирн
Он представлял себе триумф. Страх, горящие леса, реки крови – алой и золотой. Шагающее Возмездие с золотым мечом и в короне из ноябрьской тьмы. Он представлял как белокожие эльфийки будут молить о пощаде, облизывать его алыми ротиками, изгибать томные спины. Как будут бежать прочь мелкие и темные. Как будут падать на колени те, кто не может предложить ему ни плоти своей, ни служения.
Как все узнают – вернулся Кровавый Король и луна склонилась перед ним, выливая молочные кувшины и наполняя их алым.
Никого.
Под мостом гулко стучит и воет, пахнет мочой и бензином. Не ворочается во сне толстокожий тролль, не останавливает путников.
В бледной реке растворены тысячи трупов, она отражает свет белесыми глазами. Пустая, мертвая. Но не вьется в струях воды грива келпи, не тянутся к тем, кто склонился над водами призрачные тонкие руки речных дев.
Черные птицы перекрещивают небеса справа налево и с юга на восток, но ни в одной нет разума, ни одна не роняет перья-стрелы на воинов.
Тайные входы в холмы пусты и открыты. Они ведут к неглубоким пещерам, пахнущим мочой и кислым пивом. Там можно встретить слабых детей, белокожих и не владеющих магией человеческих тварей, с которыми возилась его Айна, но в их глазах нет даже отсветов эльфийской крови.
Никто.
Не живет в воде, деревьях, под холмами.
Где они все?
С плаща опадают листья. Кровавый король нервничает. Королю нужно его сердце. Дыра в груди болит.
– Слушайте, мужики! – меч за спину, охряной плащ, гниющие листья на голове.
Ему не удивились. Чему удивляться, если рядом сидит чувак в семи футболках и драном кашемировом пальто с пуговицами из розового перламутра. А подле него другой – в ковбойских сапогах с блестящими шпорами и длинном вязаном колпаке до колен.
Здесь под мостом и не такие бывают лихие ребята. Однажды ночевал какой-то поц в блестящем костюме, говорил, что Элвис. Никто ему не поверил, все знают, что Элвис никуда без розового лимузина. Здесь дует теплым воздухом от проносящихся сверху поездов метро, пахнет пластмассой и дегтем. Постели из тряпок, которые уже никак не намотать на себя, похожи на орлиные гнезда. У каждого свое.
– Дайте дернуть, а? – тонкие пальцы тянутся к губам, лицо кривится ухмылкой. Им бы заглянуть в пронзительно-зеленые глаза, но им уже все равно.
– Да на, – половина хабарика передается из грязных пальцев в митенках в длинные тонкие эльфийские.
Пока Кровавый Король затягивается подмокшим от слюны табаком, дружище в вязаном колпаке оглядывает его, цокает, замечая босые ступни:
– Слышь, ты б хоть тряпки намотал. Недавно на улице? – голос у него охрипший от бесконечного ветра с реки, от дрянной выпивки, от дешевых сигарет.
– Весь ноябрь, – щурятся раскосые зеленые глаза.
Ирн без спроса берет пластиковый стаканчик с прозрачным, чистым, огненным средством от зимы. Это они хорошо придумали – дрянной огонь проливается сквозь выжженную глотку, заставляет черную кровь бежать быстрее.
– Да уж вижу, – кхекает тот. Ничего не говорит о стакане. – У больницы в баках поройся, там белье выкидывают, нарежешь да обмотаешь. Ботинки сложнее, но ты поищи в ящиках у церквей, если велико, тоже тряпки намотаешь и хорошо будет.
Двое других молчат, нахохлившись, упрятав сизые носы в шарфы и воротники. Им уже все равно. А этот еще думает о других, передает мудрость жизни на улице.
Ирн снова зло кривится и встает. Ему уже все ясно про этот мир железа и камней. Он прошел босиком половину города, пятная черной кровью железные заклепки мостов. Как они выжили – эти причудливые человечки без капли магии? Почему они выжили, а фейри нет?
– Ты хороший человек? – спрашивает смертного Кровавый король.
– Я-то? – кхекает тот. – Да разве ж я человек…
– Я награжу тебя! – и голос его звенит высшей властью фейри как в былые времена, разносится медным звоном над рекой, летит в небеса…
Но его заглушает шум проносящегося поезда.
Весь этот мир заглушает его сияние, причиняет ему боль и вытягивает силу.
Золотой меч отсекает голову чисто, всасывает в себя кровь.
Тело тихонько приваливается к опоре моста – словно хозяин решил немного подремать. Никто и не заметил. Даже того, как мало вылилось крови на черное орлиное гнездо. Как гулко глотнул золотой меч.
Кожа Ирна наливается цветом, тоже становится золотой.
Он улыбается – ослепительно.
Он больше не похож на сумасшедшего, который вырядился в плащ с помойки самодеятельного театра и сплел венок из ноябрьских листьев. Волосы его сияют шелковой чистотой, руки покрыты легким загаром, плечи распрямились и страшные раны, пачкавшие плащ чернотой, затягиваются, закрывают жадные рты.
На месте холодной дыры без сердца нарастает толстая кожа, оставляя лишь пронзительно-алый шрам в виде звезды.
Теперь Ирн выглядит как слегка перепившая знаменитость. Выскочил вот из отеля, завернувшись в первое, что попалось. Плохой приход был, дурное похмелье. Сейчас вернусь, догонюсь коксом и все будет в порядке.
Ирну в этом мире еще жить. Ирну этим миром еще править.
Ирн не верит в то, что видят его раскосые зеленые глаза. В этом мире больше нет волшебного народца. Земля священных рощ и колдовских лесов вымерла и опустела. Единственная дриада на все острова сотворена им самим из человеческой души – дрянной материал,
