— Тогда в следующий раз, — пробормотал он, очарованный ее стыдливым румянцем, возбужденный ее смятением и прикосновениями к ее соблазнительным миниатюрным формам. Положив Жоржи на кровать, он сбросил башмаки, быстро сдвинул вверх ее шелковые юбки и устроился совершенно по-домашнему между ее ног. Он в мгновение ока расстегнул свои брюки и, принося извинения за торопливость, направил руку к сладостной расщелине.

Он понял, что нет причин для извинений, уже через секунду, когда его пальцы встретились с горячими упругими губами; она была возбуждена в не меньшей степени, чем он; в расщелине было влажно и скользко, ее бедра были широко раздвинуты; она приподняла их, готовясь принять его. Когда он вошел в нее, они оба сладострастно вздохнули, словно оба всю жизнь только и ждали этого удивительного момента, словно знаменательные события Венского конгресса были всего лишь ненужным приложением к этой приятной неизбежности.

Она, задыхаясь, прильнула к нему, пока он постепенно, не торопясь, все глубже погружался в нее, и ее тугое тесное лоно постепенно уступало натиску его громадного ствола. Одна шелковистая плоть соприкасалась с другой, рождая ощущения сладостной боли, и казалось, что вся вселенная сузилась до их ощущений, до одного неистового плотского желания.

Когда наконец он окончательно вошел в нее, оба замерли. Какое-то невероятное, мучительно-сладостное чувство заполнило каждый нерв, каждую клетку, каждую пульсирующую жилку; всякое движение во вселенной остановилось. А затем — увы! — они вынуждены были снова вернуться из мира страсти в реальный мир.

— Черт бы побрал этих политиков, — шепотом проговорил он, возобновляя медленное движение внутри ее лона.

— Или меня, — пробормотала она с обезоруживающей улыбкой, начиная понимать, почему Симон Map имел такой успех у женщин.

— Об этом не может быть речи. — Он куснул ее за губы и снова до отказа вошел в нее.

Она застонала и крепко обвила руками его талию, чувствуя самые первые признаки приближения оргазма — быстрые, мгновенные подрагивания.

Он также ощутил в ее теле легкие набегающие волны и понял, что они оба скоро достигнут оргазма. Она тихонько застонала, и он, обняв ее за бедра, впился взглядом в ее лицо, наблюдая опытным глазом за тем, как она все ближе подходит к пику сладострастия. Прошло несколько секунд, Жоржи тихонько вскрикнула, затем этот вскрик перешел в долгий замирающий стон, что вызвало у него легкую улыбку удовлетворения.

«Скоро, совсем скоро», — мелькнула у него эгоистическая мысль, и, когда Жоржи замерла под ним, прислушиваясь к собственным затихающим содроганиям, он это позволил себе: выйдя в последний момент из ее лона, он излился на ее все еще вздрагивающий живот.

Некоторое время никто из них ничего не говорил, слышно было лишь потрескивание дров в камине да их тяжелое дыхание. Симон первый открыл глаза и с улыбкой посмотрел на Жоржи.

Она подняла ресницы и, увидев его улыбку, прошептала:

— Они могут оставить бриллианты себе.

— Я дам тебе бриллианты. — Она принадлежит ему. Эта мысль пришла к нему совершенно неожиданно; в прошлом у него не было подобных ненормальных порывов.

— Я отдам тебе все свои имения, все состояние, — блаженно вздохнула Жоржи.

Симон засмеялся.

— Я тебя понимаю. — Легонько поцеловав ее приоткрытые губы, он тихонько добавил: — Может быть, просто все это было в новинку — после долгого перерыва?

— Ты так думаешь? — прошептала Жоржи, все еще продолжая ощущать блаженное тепло во всем теле.

— Да нет, черт возьми, — ответил он, смущенный тем, что испытывает к ней какое-то новое, не поддающееся объяснению влечение. Отодвинувшись, он лег на спину и провел пальцами по своим черным всклокоченным волосам. — Не знаю, что это было, — пробормотал он.

— А мы не можем сделать это еще? — промурлыкала она, прислонившись головой к его груди и обнаружив, что эрекция у него отнюдь не стала меньше.

Его тело все еще не освободилось от напряжения, и, поняв, что отрицать наличие неукротимого желания бесполезно, Симон решил, что для самоанализа можно выбрать другое время, а сейчас разумнее заняться более приятными делами. Притянув Жоржи к себе, он пробормотал с усмешкой:

— Мы можем делать это всякий раз, когда тебе захочется.

Довольная его ответом, она улыбнулась:

— Или до того времени, пока тебя не отыщет прусская делегация.

Симон поморщился при упоминании об этом, сознавая, насколько ограничен он временем. Чуть поколебавшись, ощутив прикосновение ее нежных грудей к своей груди и тепло ее тела, он вдруг предложил:

— Поедем ко мне. Мне хочется, чтобы ты все время была рядом. — Он прикрыл глаза. — Или Талейран вызовет меня на дуэль?

— Ты, должно быть, спутал меня с Эмилией.

— Ходили слухи, что у него гарем в Вене.

— Даже если так, я не одалиска.

Ее поразило, с каким облегчением Симон воспринял ее ответ, однако когда он заговорил, его голос, как у настоящего дипломата, прозвучал сдержанно и ровно:

— Я велю твоей горничной собрать вещи.

— Вот прямо так?

Он осторожно приподнял пальцами ее подбородок.

— Ты когда-нибудь переживала подобные ощущения раньше?

Она покачала головой.

— И я нет. Поехали ко мне, — повторил он свое предложение, — вместе позавтракаем.

— Чтобы все чувствовали себя спокойно, позволь мне сказать, что мои цели не распространяются дальше завтрака.

Он понимал, что она освобождала его от обязательств, но он был не из тех мужчин, которые готовы так легко принять от женщины подобное отпущение грехов.

— Я делаю это осознанно.

— Прошу тебя, — сказала Жоржи, прикасаясь пальцем к его губам. — Мне не нужны совершенно никакие обязательства от тебя. — Она улыбнулась. — Ты доставил мне удовольствие, и я благодарна тебе, хотя могу и не пойти навстречу твоим пожеланиям.

— Я вовсе не об этом, — быстро ответил Симон. — Просто у меня такой график… — Он оборвал фразу, не став объяснять.

— А почему бы мне просто не остаться с тобой до того момента, пока я больше не захочу?

— Договорились. — Он нежно погладил ее плечи. — Ты устанавливаешь правила. Я согласен на все.

— Как дипломатично, Map.

— Симон.

— Симон, — шепотом повторила она, как бы пробуя языком его имя на вкус.

— Я не знаю твоего имени.

— Жоржетта. Жоржи для друзей.

— Совершенно неожиданно урегулирование европейских проблем в значительной мере потеряло для меня свою привлекательность. Думаю, что многие детали следует отдать на откуп моим секретарям.

— А я очень рада, что встретила тебя.