А всадник снова тянется к моей ноге.

– …оооляаааюууу… – слышится хрип из того, что раньше было ртом.

У меня вырывается крик. Кажется, это была мольба.

Не смотри на него.

Только с пятой попытки, но я все же поджигаю чертову спичку. Вряд ли я решилась бы бросить ее сознательно – скорее, думаю, я бы так и стояла, глядя на нее, пока пламя не обожгло бы пальцы, – но рука дрогнула, и спичка упала.

Одежда на Море занимается вмиг, и я слышу дикий крик.

Я запоздало понимаю, что металлические доспехи удерживают огонь, намного замедляя и без того медленную и мучительную смерть. Он слишком раскалился, невозможно дотронуться – если бы не это, я бы попыталась стянуть с него латы или загасить пламя.

В желудке уже пусто, но я вздрагиваю от рвотных позывов. Подозреваю, худшей смерти этому существу невозможно было придумать.

Он кричит и кричит, сколько хватает сил.

Такого кошмарного конца не заслуживает никто. Даже вестник Апокалипсиса.

Я пячусь, и ноги подкашиваются.

Я не чувствую, что совершила благородный поступок. Не ощущаю себя героиней, спасительницей мира.

Я чувствую себя гнусной убийцей.

Надо было прихватить с собой банку пива. Нет – пять. На трезвую голову на такое лучше не смотреть.

Но я смотрю. Я вижу, как его кожа пузырится и чернеет, и плавится. Я вижу, как он умирает медленно, мучительно. Я провожу рядом несколько часов, сижу у заброшенной дороги, по которой никто больше не ездит. Единственные свидетели – деревья, обступившие нас, словно стражи.

Его тело начинает понемногу заметать снегом, но снежинки тают на дымящихся останках.

В какой-то момент я поднимаю голову и вижу, что конь исчез, а к лесу тянется дорожка кровавых пятен и истоптанного снега. Умом я понимаю, что надо найти ружье и идти по следу лошади, чтобы добить ее.

Умом понимаю – но это не значит, что я так и делаю.

На сегодня достаточно одной смерти. Закончить работу я смогу и завтра.

Небо темнеет. А я все сижу, пока холод не начинает пронизывать меня до костей.

Наконец стихия загоняет меня в палатку. Я разминаю затекшие ноги, все тело ноет и болит. Я не знаю, успела я подхватить заразу от этого существа или просто человеку свойственно так себя чувствовать, если он целый день не ест, не пьет и не думает о тепле и укрытии. Так или иначе, я чувствую себя совершенно больной. Смертельно больной.

Я падаю на спальный мешок, даже не попытавшись в него завернуться.

К добру или к худу, но я это сделала.

Мор мертв.

Я просыпаюсь от того, что чувствую чужую руку на горле.

– Из всех гнусных смертных, что попадались мне в пути, ты, пожалуй, самая скверная.

Я распахиваю глаза.

Надо мной нависает монстр, все его лицо в кровоточащих язвах, кожа обуглена, сморщена, а местами ее нет.

Я бы его не узнала, если бы не глаза.

Ангельские голубые глаза. Похожую фигню рисуют на стенах церквей.

Это мой всадник.

Восставший из мертвых.

– Невероятно, – хриплю я.

От него пахнет золой и горелой плотью.

Как он смог выжить?

Он крепче сжимает мне шею.

– Глупая ты смертная. Неужели ты думаешь, что за все время моего существования никто не пытался сделать то, что не удалось тебе? В Торонто меня хотели подстрелить, в Виннипеге выпотрошить, в Буффало пытались зарезать, а в Монреале душили. Все это и многое другое проделывали не только там, но и во множестве других городов, названия которых тебе вряд ли что-нибудь скажут, потому что вы, смертные, очень ограничены.

Кто-то уже… пытался?

Пытался и потерпел неудачу.

Чувство, будто мне в лицо плеснули ледяной водой. Конечно, кто-то уже пробовал его прикончить. Мне следовало быть умнее и догадаться. Но в хронике такого не показывали, я не слышала ни одного репортажа о покушениях. Те, кто хотел его убрать, не сумели сообщить людям, что его невозможно убить.

– Где бы я ни был, – продолжает он, – всюду находится кто-то вроде тебя. Люди, считающие, что могут меня убить и тем спасти свой прогнивший мир.

Очень трудно отвести глаза и не смотреть на его лицо, изуродованное и ужасающее. И все же – сейчас он выглядит намного лучше, чем когда я оставила его в лесу, когда от него оставался практически только пепел.

Мор придвигается ко мне.

– И теперь ты заплатишь за то, что осмелилась совершить.

Он рывком поднимает меня.

Последние остатки сна, если они и были, испаряются окончательно. Я хватаю его за руку и ахаю, наткнувшись на кость и сухожилия.

Как он может шевелить рукой, если от нее ничего не осталось, только кости и связки? Но хватка у него стальная, уверенная.

Мор вытаскивает меня из палатки, бросает на землю. Я падаю на колени, проваливаясь ладонями в неглубокий снег.

В спину упирается колено. Мор обшаривает меня, ищет, нет ли при мне оружия. Я вздрагиваю при мысли, что он касается меня голой костью. Дотянувшись до карманов, он выбрасывает швейцарский армейский нож и спичечный коробок.

В темно-синем предрассветном свете лес выглядит зловеще. Тишина, как в склепе, все обитатели давно попрятались.

Закончив обыск, Мор медлит.

– Где же твой боевой задор? – насмешливо спрашивает он, когда я продолжаю оставаться на месте. – Раньше ты действовала очень быстро. Где же теперь этот проклятый человеческий огонь?

Я все еще пытаюсь сосредоточиться и осознать, что комок тлеющей плоти, который я оставила у обочины вчера вечером, непостижимым образом регенерировал. И он разговаривает.

– Что, нечего сказать? Хм, – он хватает меня за запястья и связывает их грубой веревкой у меня за головой. Я почти уверена, что этот шпагат взят им из моих вещей. – Ну, наверное, это и хорошо. Разговоры со смертными обычно оставляют желать лучшего.

Давление на мою спину уменьшается.

– Вставай, – приказывает он.

Я слишком медленно выполняю приказ, поэтому он тянет за веревку и рывком ставит меня на ноги. Теперь я снова могу его как следует рассмотреть.

Он еще ужаснее, чем мне показалось сначала. Волос нет, носа нет, ушей нет, кожа до сих пор черная. Это и не человек вовсе, и уж точно такое не должно вести себя, как живое существо.

Но золотые доспехи на месте, ни пятнышка, ни царапинки, а ведь должны быть исковерканы и изрешечены дробью. Руки под латами почти не видны, но от них, видимо, мало что осталось, судя по тому, как болтается и громыхает металл. А кисти рук… это просто белые кости с ошметками плоти, так же как щиколотки и ступни.