О несчастном случае она никому не сказала. Все произошло после ухода Джанин, так что никто ничего не видел и не слышал. Тогда она расшибла колени и еще долго стояла в унизительной позе, ошеломленная, потрясенная. Оправившись от физической боли, она испытала еще один удар: никак не получалось встать. Она так долго стояла на четвереньках, что все тело онемело. А сил на то, чтобы подняться, не хватало. Она долго разглядывала узор на ковре — «турецкие огурцы». Ей показалось, что она смотрит на пятно целую вечность. Она рассмотрела геометрические углы, выцветшие красные и синие нитки так подробно, как никогда раньше. Что за любопытный узор! Интересно, кто его придумал? И какие странные очертания…

Вот бы кто-нибудь оказался рядом, подал руку, помог встать… Но рядом никого не оказалось. Как говорится, помоги себе сам! Она с трудом подползла к ближайшей двери, дотянулась обеими руками до медной ручки и кое-как поднялась на ноги.

Она ни словом не обмолвилась о происшествии. Не сказала ни Джанин, ни Тому Барнетту, когда тот к ней заходил. Почему? Стыдно стало, вот почему. Стыдно и неловко. Ах ты, глупая старуха, корила она себя, тебе неприятно быть хрупкой и старой, как будто таких вещей следует стыдиться!

Жалко, что Джанин ушла. Чашка чаю подняла бы ей настроение, а теперь придется самой идти заваривать его. И тут она услышала, как скрипнула доска. Может, Джанин еще не уехала домой?

— Джанин, это вы? — обрадованно позвала она.

Нет ответа. Только скрипит дерево… Старый дом рассыхается. Здесь никого нет. Она совершенно одна; сегодня вечер пятницы, и мистер Беренс, правоверный иудей, сейчас тоже встречает субботу в кругу семьи. А она, Оливия, с вечера пятницы до утра понедельника совершенно одна, потому что по выходным Джанин к ней не приходит.

Отдохнув, Оливия снова пустилась в путь. Подошла к площадке второго этажа, посмотрела на холл. Черно-белая плитка, уложенная в шахматном порядке, вымыта, но какая-то тусклая. Просить Джанин натереть пол в холле бесполезно. Джанин ответит, что это опасно, — она всегда так говорит, если не хочет взваливать на себя дополнительную работу. Оливия еще помнила те дни, когда в таких больших особняках непременно жила представительница крайне опасной профессии — прислуга в черном платье и белом переднике. Теперь таких нет, а Джанин ни за что не уговоришь надеть такой наряд. Само слово «прислуга» стало табу. Отношения хозяев и наемных работников изменились до неузнаваемости. Джанин обращается со своей хозяйкой так, словно Оливия — ее пожилая упрямая тетушка. Иногда Оливия и не возражала против такого обращения, а иногда возражала, и даже очень.

А впрочем, подумала она, какая разница? Так или иначе, она зависит от Джанин. Наверное, сейчас просто время другое. Джанин и ей подобные знают себе цену.

Снова застонал и заскрипел старый дом, построенный два с половиной века назад. Оливия уже ничего не слышала. Она шагнула на первую ступеньку лестницы.

* * *

В ту ночь, глядя в окно спальни и втирая мазь в натруженные ладони, Рори думал: ну и пришлось же повозиться с этим пони! Ужасно неприятно… Слава богу, теперь все кончено.

Повернувшись к жене, он заметил:

— Жаль, забыл спросить у Макса, нашел ли он в своем загоне тот сорняк. Возможно, мы никогда не узнаем разгадку этой маленькой тайны.

Он накрылся одеялом. Полусонная Джил пробормотала что-то неразборчивое. Ее муж заснул сразу, как только закрыл глаза, — у него выдался трудный день.

А в это время хозяйка усадьбы «Грачи» Оливия Смитон без сознания лежала у подножия лестницы. Она медленно, но верно погружалась в вечный сон.

Незавидна судьба полисмена.

У. Гилберт

— Сознаюсь, — уныло сказал Алан Маркби, — я полицейский.

— Ну вот! — воскликнула Уинн Картер. — А еще говорят, что совпадений не бывает! Как только я подумала, что хорошо бы потолковать с полицейским… Так, чтобы не было недоразумений…

Как ни относись к ее словам, они прозвучали зловеще.

Алан бросил испуганный взгляд на Мередит Митчелл. Мередит, в джинсах, джинсовой рубашке и пестром расшитом жилете в этническом стиле, сидела напротив, на широком подоконнике, подтянув колени к подбородку. Рядом лежала кошачья подстилка; ее хозяин сейчас мышковал где-то в поле. Вечерело. В окно проникали желтоватые лучи закатного осеннего солнца; в густых темно-каштановых волосах Мередит плясали золотистые пятна. Алану показалось, что вид у его любимой довольный и расслабленный; она дегустировала домашнюю бузинную настойку и выглядела почти девчонкой. Глядя на нее, Алан почувствовал, что у него полегчало на душе.

Правда, он тут же вспомнил зловещие слова Уинн, и ему стало уже не так хорошо, как пять минут назад. Представитель любой профессии рано или поздно сталкивается с тем, что люди пытаются бесплатно получить у него совет. Чаще всего помощь требуется, когда ты расслаблен и наслаждаешься отдыхом, особенно если приехал в отпуск. Алан напустил на себя суровый официальный вид и сказал Уинн:

— Я сейчас не на службе!

Уинн Картер безмятежно улыбнулась:

— Алан, да я все понимаю! Ни за что не стала бы докучать вам в отпуске!

«Хо-хо, да неужели?» — подумал он. Потом вдруг, встревожившись, сообразил, что словечки типа «хо-хо» непременный атрибут старомодного полицейского — персонажа комических опер Гилберта и Салливана.

— Сообщите ваши имя и адрес! — машинально добавил он вслух, поддавшись течению мыслей.

Обе женщины устремили на него немного озадаченные взгляды. Алан густо покраснел и пояснил:

— Это из «Игрушечного города», любимого мультика моего детства. Там приставучий полисмен Эрнест всегда угрожал записать имена и адреса главных героев, ягненка Лэрри и его друга-таксы, забыл, как его зовут.

— Деннис, — услужливо подсказала Мередит. — Таксик Деннис.

— Да нет, ничего подобного! — вскричала Уинн. — Я не хочу, чтобы вы кого-то арестовывали. Пожалуй, даже и допросить не получится… Я все знаю, потому что сама пробовала, а теперь, видите ли, личность, которая меня интересует, умерла.

Как ни были загадочны ее слова, Алан старался не поддаваться.

Зато Мередит, как ни странно, оживилась.

— Кто умер? — быстро спросила она.

Алан смерил ее выразительным взглядом.

Их хозяйка заинтересованно возилась с прядью седых волос, выбившейся из растрепанного пучка. Из ее головы торчал целый лес шпилек, отчего она стала похожей на ежа. Глядя на Уинн Картер, Маркби почему-то вспомнил оборонительные сооружения копьеносцев Кромвеля. У Уинн была привычка то и дело тереть голову рукой — наверное, так она стимулировала свои серые клеточки, как сказал бы Эркюль Пуаро. Вот почему шпильки все время выпадали из ее волос. Едва Уинн закалывала одну непослушную прядь, как из прически тут же выбивалась другая. Вот и сейчас Маркби наблюдал за их хозяйкой, ожидая, когда это произойдет. Его ожидания оправдались, и он испытал смутное удовлетворение.