На обитателях дилижанса его бездарные маневры сказывались самым плачевным образом: мало того, что через помещение проносились транзитом в изобилии «райские яблочки» вперемешку со стеклотарой. Пассажиров еще и кидало, как дрова. Больше всех досталось единственному в компании храбрецу: в условиях глобальной неустойчивости транспортного средства, усугубленной еще и ливневым перекрестным огнем, господин в беж нес колоссальные потери: костюмчик его принял совсем уж нетоварный вид, не говоря уже о руках, лице и прическе, вполне подходящих теперь для съемок триллера «Восставшие из выгребной ямы». Сам храбрец абсолютно не заботился о своем внешнем имидже, игнорируя обильные попадания в собственную персону, когда пролетающая шальная стеклотара стукнула его ребристым донышком точнехонько в левый висок. Последний и единственный герой несчастливого дилижанса рухнул подрубленным кедром на деревянный пол, и тут всевышний снизошел наконец, хоть и с изрядным опозданием, к мольбам Михаила Летина: во-первых, в битве произошел решительный перелом — в связи с тем, что в белоснежном (в прошлом) «Шевроле-Корвете» кончились боеприпасы.

Во-вторых, где-то снаружи возницу вдруг настигло озарение. То ли его тоже стукнуло чем-то из пролетающего добра, но только с положительным зарядом, то ли лошадь сама приняла решение. Как бы там ни было, но дилижанс сразу после трагического падения в его недрах единственной боевой единицы рванулся вперед и покинул территорию вооруженного конфликта — к тому времени благополучно завершившегося в пользу сильнейшей и более оснащенной стороны.

Посрамленный «Шевроле-Корвет» понесся вдаль: его пассажиры, все без исключения, могли похвастаться теперь оригинальной расцветкой «в неравномерное яблоко». Затихающему вдали хору ругательств вторило двойное эхо: откуда-то сверху возница сыпал проклятиями в белый свет, не рискуя задевать при этом празднующих неподалеку победу удалых танкистов. И упражнялся в ненормативной лексике охотник, выбиравшийся из-под лавки. Остальные уцелевшие поднимали головы и опасливо оглядывались. Убедившись, что дерьмометчики угомонились, а их противник позорно бежал с поля боя, потерпевшие принялись стряхивать с себя последствия боевых действий. Павший боец лежал в проходе, не подавая признаков жизни.

Михаилу повезло: поскольку он ютился в самом углу, снарядами его практически не задело, только слегка присыпало рассеянными «пулями» (а еще говорят, что из дерьма плохая пуля). Наскоро отряхнувшись, он выглянул в окно: троица победителей вновь разлеглась на своем апельсиновом пляже и раскидывала картишки. Михаила посетила догадка: ребята нашли недурной способ поразвлечься, путешествуя верхом на «навознике» и задевая исподтишка проезжающие мимо расфуфыренные компании. А их и задевать-то особенно не приходилось: разве ж проедешь спокойно мимо трех голых мужиков, загорающих практически на навозной куче? «Интересно, а девушки к ним тоже по дороге пристают?» — подумал Михаил, тоже по природе небрезгливый, глядя на компанию победителей с неожиданной завистью.

— Боже мой, что с ним? Он умер? — донесся до него дрожащий от сострадания девичий голос. Михаил обернулся на голос, как бык на пастушью флейту: последние события окончательно отвлекли его от предстоящей встречи с братом, и он махнул рукой на свои попытки все заранее обдумать, ощутив при этом даже некоторое облегчение. «Что толку размышлять, — рассудил он, — встретимся, а там — будь что будет».

Девушка сидела с несчастным видом, глядя на тело павшего храбреца — а ну как он и вправду отдал богу душу?

— Сейчас очнется, — проворчал авантажный блондин, не проявивший себя в отгремевшем сражении героем и поглощенный теперь оттиранием от дерьма своей белой когда-то майки — следы от попаданий на шортах были не так заметны, поскольку терялись в цветочках.

Михаил, вздохнув, поднялся. Подошел к убиенному, оттянул ему веко, проверил пульс на шее и объявил на весь салон профессиональным тоном:

— Жить будет! — потом, обращаясь лично к девушке, распорядился: — Помогите-ка мне его усадить.

На самом деле он не видел необходимости тревожить павшего героя, больше похожего сейчас на большой кусок органического удобрения, тем более — тягать его по унавоженному салону и куда-то усаживать. Но у Михаила, тоже спасовавшего во время битвы, возникла потребность реабилитироваться в глазах попутчицы. Тем более что оба предыдущих воздыхателя временно вышли из строя.

Девушка послушно встала и подошла к пострадавшему, по-кошачьи брезгливо выбирая место на полу, свободное от навоза, чтобы поставить ногу в белой туфельке.

— Вас как зовут? — деловито осведомился Михаил тоном военврача, нашедшего медсестру в полевых условиях.

— Наташа, — робко откликнулась та.

— Вот что, Наташенька: я потащу его к лавке, а вы поддерживайте ему голову. — Подхватив бесчувственного героя под мышки, он поволок его к ближайшей лавке. Девушка следовала рядом, старательно держась за голову раненого. Привалив его кое-как к лавке, они с чувством выполненного долга плюхнулись напротив.

— Михаил, — официально представился Михаил Летин, протягивая девушке руку, уже не как случайный ухажер, а как бы на правах начальника санитарной бригады. Она, по-джокондовски улыбнувшись, вложила легкие пальчики в его ладонь и не торопилась их оттуда отдергивать. Далее нить беседы пошла ткаться сама собой, не требуя ни малейшего вмешательства мыслительного процесса.

Покинутый блондин уже привел свою атлетическую персону в относительный порядок, и под его ненавидящими взглядами Михаил узнал, куда и зачем Наташа едет (оказалось — просто путешествует по матушке-Земле без определенного маршрута), какие красоты она уже успела повидать («везде одно и то же, но лучше там, где есть море»), и наконец, решающий вопрос — какие у нас сегодня планы на вечер. Она, как выяснилось, «еще не решила».

Михаил тоже имел весьма смутное представление о том, что ему готовит грядущий вечер, но выйти за рамки ритуальной кадрили уже не имелось никакой возможности, да и грех было не закинуть удочку на такую легкую добычу. Вообще-то по большому счету Михаил не любил легкой добычи, хоть и был на нее падок: как говаривал его дед Панас — что легко достается, то и выбросить не жаль. Но Михаилу всегда было жаль, потому что он вкладывал в свои отношения с женщинами, сколь бы короткими они ни были, какую-то сокровенную частичку души — он просто не мог иначе, сколько ни старался, — и каждый раз при очередном расставании ему казалось, что выбрасывают его самого, как легкую и наскучившую добычу. Одним словом — не повезло Михаилу Летину родиться в эпоху всеобщей раскрепощенности неисправимым романтиком. Он и сам воспринимал собственный романтизм на общем легкомысленном фоне как вид психического изъяна и тщательно скрывал его под показными личинами развязности и цинизма.

Но, как бы там ни было и что бы ни ждало Михаила с новой знакомой в конце пути — просто расставание или то же расставание, но после короткого сожительства, оставшуюся часть пути они скоротали в приятной беседе под уничтожающими взглядами блондина, с одной стороны, и сердитое ворчание охотника, с другой. Когда дилижанс свернул с большой дороги на шоссе, ведущее к предгорному поселку, раненый начал опасно крениться и в конце концов опять рухнул, но поднимать его и вновь усаживать никто на сей раз не поспешил — всех куда больше занимали личные проблемы.