Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Узкий лестничный пролет был погружен во мрак. Эмма вцепилась в деревянные перила и поднялась на четвертый этаж, где должна находиться хозяйская спальня и, предположительно, Лили. Большое сводчатое окно, выходившее на улицу, давало достаточно света, чтобы разглядеть широкий коридор с четырьмя дверями. Ближайшая справа от окна была открыта. Эмма прокралась в темную комнату. Белые пыльные чехлы, укрывавшие мебель, придавали высоким предметам сходство с призраками.
Краем глаза Эмма заметила какое-то движение. Из темноты на кровать прыгнул белый кот. Девушка ахнула и отшатнулась, прижав руку к бешено колотящемуся сердцу.
Кот мяукнул и потянулся к ней всем телом.
Эмма протянула руку и почесала его за ухом.
Снаружи послышался топот копыт, разорвавший тишину улицы.
Эмма подкралась к окну и чуть приоткрыла ставню.
Перед домом стояла карета. Лошади трясли головами, тяжелая упряжь гремела, дыхание вырывалось из ноздрей животных, превращаясь в белые облачка пара.
Из кареты выпрыгнул широкоплечий мужчина. Длинное пальто ударяло его по ногам, разгоняя туман, поднимавшийся с влажной мостовой. Он поднял голову, и свет уличного фонаря наискось упал на угловатое лицо.
Эмма резко вдохнула холодный воздух. Сегодня днем она сочла этого мужчину красивым, но без яркого солнца его лицо выглядело угрожающим.
Он быстро зашагал к дому.
Ее дыхание участилось. Прикусив кулак, Эмма круто отвернулась от окна и лихорадочно огляделась. Где Лили? Хочется надеяться, что уже дома.
Она выбежала в коридор.
Парадная дверь распахнулась, затем с грохотом захлопнулась. Руки и ноги Эммы окоченели. В ушах с грохотом стучала кровь – бух, бух, бух. Она метнулась обратно в спальню, упала на четвереньки и заползла под кровать.
– Кисмет!
Низкий голос мужчины словно отскакивал от стен. Быстрые шаги – поднимается по лестнице.
Эмма высунула голову из-под матраса. Лунный свет отражался в глазах кота, как будто струившегося по комнате. Кот вышел в коридор, мяукнул, метнулся обратно в спальню и, забравшись под кровать, расположился рядом с Эммой.
– Кисмет!
Джентльмен уже почти поднялся. Эмма торопливо спрятала голову обратно под кровать и моргнула, глядя на кота, который начал тереться об нее.
– Это ты Кисмет? – прошептала она.
Животное боднуло ее, словно подтверждая опасения.
– Брысь!
Она оттолкнула от себя пушистика и натянула вязаную шапку брата как можно ниже, пряча волосы.
Шаги мужчины становились все громче. Скрипнула половица у двери.
Эмма зажала рот руками, надеясь, что сумеет приглушить дыхание, низко опустила голову и выглянула из-под подзора кровати. Лунный свет пробивался между слегка раздвинутыми ставнями. Один луч упал на приближающиеся черные мужские ботинки, и те блеснули. Мягкая шерсть снова задела ее руку, и мурлыканье кота разнеслось по всей комнате, словно чем-то усиленное.
– А, я знал, что ты будешь тут. – Мужчина опустился на одно колено.
Сунул руку под кровать. Сердце Эммы колотилось так громко, что она боялась, как бы джентльмен это не услышал. Она плотно прижала руки к телу.
Подушечки пальцев притронулись к ее плечу.
Раз.
Другой.
– Что за чертовщина? – проворчал он.
Длинные пальцы обхватили ее запястье мертвой хваткой, вытащили из-под кровати и поставили на ноги. Мужчина оказался даже выше, чем она думала. Эмма запрокинула голову и посмотрела в темные глаза. На один невероятный миг она обрадовалась, что он крепко ее держит, потому что ее ноги отказывались выполнять эту функцию.
– Парень, ты выбрал не тот дом, чтобы его обчистить.
«Парень?» Эмма глянула вниз, на одежду брата.
Джентльмен хорошенько ее встряхнул.
Боль пронзила руки в местах, где его пальцы без перчаток впились в кожу. Паника сжала грудь, как тисками, и Эмма с размаху опустила ногу на его сверкающий ботинок.
Его хватка осталась все такой же железной, словно ему на ногу опустилась всего лишь надоедливая муха.
– Ты, негодник, дай мне только повод надрать тебе уши и оттащить тебя к судье-магистрату.
У нее перехватило горло.
– Черт побери, отвечай мне! – Он отпустил ее руку.
Она тут же попыталась сбежать.
– Нет, ничего не выйдет. – Его пальцы снова сомкнулись у нее на запястье.
Эмма инстинктивно сжала кулак другой руки и размахнулась.
Мужчина увернулся. Его белые зубы сверкнули в тусклом свете.
Брат рассказывал ей, куда надо бить, если на тебя нападет мужчина. Не раздумывая больше, Эмма приподняла коленку и всадила ее между ног джентльмена.
– Ох! – Он рухнул на колени, как мешок с углем.
Она несколько секунд смотрела на него и слушала, как тяжело он вдыхает и выдыхает. «Беги! – приказал голос в голове. – Кто позаботится о Лили и Майкле, если тебя арестуют?» Поглядывая на открытую дверь, она прижалась спиной к стене и стала пробираться мимо сжавшегося на полу тела.
И уже почти проскочила, но тут его большая рука метнулась вперед и сомкнулась у нее на щиколотке. Эмма попыталась стряхнуть его руку, но он сильно дернул ее за ногу, и она с громким «бух» упала на спину. От копчика до лопаток растеклась резкая боль.
Тяжело, неровно дыша, мужчина забрался на нее и уселся верхом, зажав тело Эммы между мощными мускулистыми бедрами, придавив ее своим весом, лишив возможности шевельнуться. Луч лунного света упал на его худощавое лицо, демонстрируя безупречно чеканные черты и шрам в форме полумесяца на левой щеке. Живот стиснуло ужасом, но она не могла оторвать глаз от сурового, прекрасного угловатого лица.
– Ну знаешь ли, ублюдочный ты паршивец. Я-то всего лишь хотел тебя напугать, но теперь ты меня чертовски разозлил. – Он положил руку ей на грудь. Его пальцы сжались, а глаза расширились. – Проклятье, так ты женщина?
Она оттолкнула его руку и забрыкалась под ним.
Он наклонился ниже.
Пряный мужской аромат поплыл от его разгоряченной кожи, теплое дыхание овевало ее ухо.
По телу Эммы побежали мурашки.
– Ах ты, кошечка, мне прямо хочется перекинуть тебя через колено и отшлепать как следует.
От низкого, соблазнительного тембра его голоса Эмма затрепетала, а внизу живота словно взорвались искры. Да что с ней такое? Она бы должна перепугаться до смерти, но вовсе не страх заставлял ее сердце биться чаще. Господи, наверное, она сошла с ума.
Сжимавшие ее ноги расслабились. Мужчина пошевелился, но его лицо оставалось напряженным, словно ему все еще было больно.